КЛЯКСА

«Чернильная капля или чернильное пятно» (Словарь, 1956–5, 1062).
О начале 1930-х гг.: «[Штука], которая в те школьные годы причиняла нам множество неприятностей и огорчений… Её нельзя назвать ни вещью, ни предметом. Что ж это такое? Почти как загадка. А это знаменитая Клякса. Каждый из нас, кто учился писать чернилами, вставочкой с пером, а не шариковой ручкой, наставил в тетрадях немало клякс. Я имею в виду большие, серьёзные кляксы, не какую-нибудь мелочь. Большие кляксы надо было осторожно осушать промокашкой. Высасывать, пока клякса не опадет до пятна. Труднейшая операция! Мокрый блеск её исчезнет, и тогда её можно пришлепнуть мохнатым листком промокашки, а затем стирать резинкой. В результате усилий на месте кляксы большей частью появлялась дыра. Происходило естественное развитие кляксы, подобно переходу куколки в бабочку. Бабочка-клякса улетала сквозь эту дыру. Кляксы были врагами всех диктовок, сочинений, они падали и расплывались не на полях, а обязательно в середине текста. Она соскальзывала с пера незаметно и шлепалась причудливым пятном. Из кляксы можно было нарисовать жука, головастика, осьминога. Важно было увидеть. Иногда и не дорисовывая ножек, ручек: сама клякса принимала вид чудовища, оттуда высовывались сабли, языки, рога. Если кляксу расплющить, она заполняла всю страницу. Так что от клякс, если относиться к ним дружелюбно, можно было получать удовольствие» (Гранин, 1990–5, 477–478).
О 1940-х гг.: «”… Надо еще эти чернила из чернильницы вылить и налить другие. А то у нас один мальчик вытащил из чернильницы знаешь что?...” “Не знаю что, – сказала Лида.” “Муху. Только дохлую. Так на тетрадку и шлёпнулась. И вышла громадная клякса. А у нас кляксы строго запрещаются”» (Гернет, 1945).
О начале 1940-х гг.: «Стол у нас / Качается – / Клякса получается!» (Барто, [1945] 1969–1, 243).
О середине 1940-х гг.: «Пахнет в классе свежей краской, / И бела твоя тетрадь. / Обещай мне чёрной кляксой / Белый лист не замарать!» (Тараховская, [1946] 1963, 91).
О 1950-х гг.: «Двойку он получил случайно. Вот как было дело: он решал задачу. Хотел точку поставить, и вдруг клякса – бац! Он хотел её промокашкой снять, а она расползлась. Не Вовка же виноват, – всё проклятая клякса. Если бы не клякса, он пять получил бы» (Голявкин, 1960, 9).
О 1950-х гг.: «Вдруг с пера упала чернильная клякса – и хлоп прямо в дневник» (Баруздин, 1960, 45).
О конце 1950-х гг.: «Таня читала очень хорошо. А вот считать и писать не любила… Не так уж трудно решить все эти задачки и примеры. Но вот начисто переписать… Пока-то все эти цифры поставишь! Да ещё надо так поставить…, чтобы ни одной кляксы не получилось. А ведь чернила-то жидкие, они так и бегут с пера!» (Воронкова, 1961, 24).
О конце 1950-х гг.: «“…Володя… смотрел, как Шура пишет, и чувствовал, что она вот сейчас, сейчас поставит кляксу. И Шура поставила кляксу. “Ой!” – сказала она. “Вот тебе и “ой”. Теперь только не три резинкой. Пусть просохнет, – посоветовал Володя. – Подсохнет, тогда подчистим ножиком”. Они вместе ждали, когда высохнет чернильное пятно, и Рогов великодушно соскоблил его своим перочинным ножом. Это было очень великодушно, не каждый мальчишка на это способен» (Карпенко, 1962, 17–18).
О начале 1960-х гг.: «У меня в табеле одни пятерки. Только по чистописанию четверка. Из-за клякс. Я прямо не знаю, что делать! У меня всегда с пера соскакивают кляксы. Я уж макаю в чернила только самый кончик пера, а кляксы все равно соскакивают. Просто чудеса какие-то» (Драгунский, 1964, 114).
О второй половине 1960-х гг. в Свердловске: «На уроке чистописания мы пишем перьевыми ручками. Перо макается в чернильницу, а потом пишутся трудные буквы. Иногда у меня бывают кляксы» (Смирнова, 2005). Кляксу слизывать.
О начале 1950-х гг.: «“На самом деле, ребята, шуму от вас много, а толку пока никакого, – заметила Зоя и, низко пригнувшись к столу, слизнула с заметки большую кляксу. “Но мы должны знакомиться с материалом или не должны?” – возмущенно ответил Петя. Зоя сморщилась от противного вкуса чернил. Высунув лиловый язык, она долго вытирала его платком, а потом сказала: “Мы здесь собрались, чтобы не знакомиться с работой, а работать…”» (Жемайтис, 1954, 49).