ПЛАТЬЕ

«Цельная женская одежда, верхняя часть которой соответствует кофте, а нижняя – юбке» (Словарь, 1959–9, 1344); «Женская цельная одежда, соответствующая по своему назначению кофте (или блузке) и юбке» (Лопатин, 1997, 446). Платье нижнее детское. «…В XIX веке в гор. состоятельных семьях младенцев, начиная с 2–3-месячного возраста, не пеленали вовсе. Отказаться от свивальников позволили длинные крестильные платья. Их покрой оказался настолько удобным и практичным, что именно на его основе в XIX веке сложился традиционный фасон младенческого платья. Аналогичный покрой имело длинное нижнее платьице – простенькое, с лямочками вместо рукавов – поверх него надевалось нарядное платье с вышивкой, кружевом и ленточками» (Серебрякова, 1995). Платье у девочек.
О девочке в конце 1830-х гг. «Я заметил, что многие девочки имеют привычку подергивать плечами, стараясь этим движением привести спустившееся платье с открытой шеей на настоящее место… Большая размотала платок, закрывавший всю голову маленькой, расстегнула на ней салоп, и… из закутанной особы вышла чудесная двенадцатилетняя девочка в коротеньком открытом кисейном платьице, белых панталончиках и крошечных черных башмачках…» (Толстой, [1852] 1966; 43, 82). В нач. ХХ века «платья для девочек шили из модных тканей: ими были легкие хлопчатобумажные ситцы, сатины, маркизеты, батисты, пике, а также машинное кружево и шитье. Эти материи шли на летние платья, которые отделывали также лентами, кружевом, вышивкой, тесьмой и т. д.» (Алешина, 1995, 23).
О 1908–1910 гг. в Москве: «Соне дала коричневое платье и велела обуться. Платье было ниже колен, башмаки велики, так, что даже носок загибался кверху, но зато все было новое: платье топорщилось, башмаки блестели… И они отправились в школу». (Воронкова, 1959– а, 106).
О 1910-х гг.: «Ну как же Таньке не форсить? Сапоги у неё новенькие со скрипом. Платье крахмальное топорщится. Нарядились дед с бабкой, а потом за меня принялись. Бабка надела на меня платье с тюником, чулки жёлтые в резинку…» (Васильева, 1971; 169, 224). Об ученице гимназии середины 1910-х гг.: «Она сняла с себя форму, повесила на гвоздик и надела полинявшее бумазеевое платьишко» (Филиппова, 1938, 85). «Это Ганя-рёвушка / Плачет, / Заливается, / Платьем утирается…/ “…Ой, наденьте платье!”... / Видят – девочка стоит, /…Платье всё промокло» (Барто, [1929] 1969–1; 125).
О Москве в конце 1920-х – нач. 1930-х гг.: «Много в нашем подъезде было детей бедных, полуголодных. Ходили они по-нищенски одетые: мальчишки – в драных, полудлинных штанах, девочки – в вылинявших, застиранных ситцевых платьицах» (Федосюк, 2004, 19).
О школьнице в нач. 1930-х гг.: «А платье на ней ситцевое, розовое. Всегда на ней это платье. И всегда чистое. Точно она его стирает, сушит и гладит ночью, когда все спят» (Будогоская, [1936] 1988, 91). «Мила спрыгнула / с кровати, / на ходу / надела платье…» (Барто, [1935] 1969–1, 137). Внучки А.М. Горького о 1935 г.: «М[арфа] М[аксимовна]: “А в жизни он [Горький] не терпел излишеств. Случилось, нам подарили особенно красивые платья – заставил их снять и отправил в детский дом. [Шаргунов:] “Неужели?” Дарья Максимовна: Это был [19]35-й год. Ромен Роллан гостил у нас. Какая-то фабрика прислала два красивейших платья, шёлковые, белые, с синими птичками. Нас нарядили и привели в столовую, где сидел Роллан. Дедушка спрашивает: “Что такое? Откуда платья?” Отвечают: “Фабрика… Прислали…” Он: “Немедленно снимите!” Нас увели, мы, конечно, рыдали. И эти платья были отправлены в детский дом”» (Шаргунов, 2004).
О середине 1930-х гг.: «Шла весною Катя / По лесной тропинке / В новом красном платье, / В шёлковой косынке…/ “Девочки, спасайте!...” / Не снимая платья, / Бросилась за Клавой / Маленькая Катя…/ Вот за это Катя / К нам в Артек попала. / Только жалко – платье / В речке полиняло!» (Александрова, 1939, 10).
О середине 1930-х гг.: «…Мама девочку одела: / Платье красное в горошках, / Туфли новые на ножках...» (Благинина, [1939] 1968, 12).
О подростках 15–17 лет в Москве 1940–1941 гг.: «…Как-то с Женькой мы шли по Бородинскому мосту, а впереди нас одна девчонка. Её собака за поводок тянула, а девчонка упиралась, туфельками стучала, собаку сдерживала. И вдруг ветер снизу, с Москвы-реки подул. У девчонки платье колоколом, а руки заняты и поправить нельзя» (Чачин, 1968, 93).
О десятиклассницах в 1941 г.: «Наверху, в классе, девчонки, сбившись на задних партах, ожесточённо листали грамматику. Рядом с рыжей Танкой сидела Леночка Никулина – в зелёном платье с белым воротничком и узенькиими белыми манжетами» (Кузьмичев,1967, 9).
О девочке в 1942–1944 гг.: «На Лидке сегодня новое сатиновое платье. Платье какое-то бурое, с тёмными размывистыми пятнами – красивое: юбка в сборку, а рукава фонариком на резинке. Мамка точно знает, что она что-то красила ночью в ведре. Похоже, что-то красное. И ещё одно платье пошила мамка. Это-то она знает – из холщового мешка. Мешок, что подарила ей тётка палаша, она долго отстирывала, отпаривала, потом тоже выкрасила. Это платье зелёное, жёсткое и прямое – рубахой. Теперь у Лидки три платья: одно старое и два новых. А майку и трусы мамка не даёт носить – хранит к школе» (Прокопьева, [1975] 1982, 225).
О платье девочек-старшеклассниц середины 1940-х гг.: «“Я люблю, когда юбка широкая”, – говорит Валя. Светлана тоже любит широкие юбки. Обе девочки быстро поворачиваются, и платья вздуваются парашютами… Повернувшись на одной ножке и опять раздув парашютом широкий подол, Светлана убегает к малышам посмотреть, как они…» (Артюхова, [1955] 1961, 110–111).
О перв. пол. 1940-х гг.: «Платьица – на стуле, / Девочки заснули» (Барто, [1946] 1969–1; 61).
О г. Свердловске во вт. пол. 1940-х гг.: «Девчонки носили ситцевые платья на кокетке с рукавом “фонариком”. Редко у кого платья были из шелка, да и те переделывались из маминых платьев» (Факова, 2006).
О вт. пол. 1940-х гг.: «Бадья… висит на цепи. Светлана сняла цепь с крюка… Ветер подхватил подол платья, забросил на голову. Хорошо, что окна выходят в другую сторону, никто не увидит» (Фролова, 1970, 55).
О середине 1950-х гг.: Тут из парадной вышла девочка Люся; у неё было белое нарядное платье и на голове, будто бабочка, капроновый бант». (Виткович, Ягдфельд, [1957] 1961, 7).
О конце 1950-х гг.: «Как у нашей Лялечки / Платьев чуть не дюжина./ – Не надену белое – / Плохо отутюжено!» (Барто, [1961] 1969–1, 141);
О 12-летней девочке в конце 1950-х гг.: «На тропинке перед ним появилась худенькая девочка в трусах и майке… Неподалеку от тропинки возле пня лежала куча хвороста. Юкка [Юля] сдвинула её, достала сложенное платье. “Я всегда здесь оставляю, – натягивая платье через голову, сказала она. – В лесу оно зачем? А в селе нельзя. Тетки деревенские говорят, что я бесстыжая, и мама сердится”… …Она однажды во дворе, зашпилив подол платья английской булавкой, прошлась колесом перед ошеломленными ребятами…» (Дубов, 1963, (45, 53, 85).
О начале 1960-х гг.: «Фима юркнула в дом, умылась, подмигнула осколку зеркала у рукомойника, надела чистое платьице, сунула ноги в тапки... и... полетела к Дунайцу... На ней хорошо сидело короткое платьице – сама сшила – с пуговками на спине... Вода отражала ее быстрые ноги, и рвущееся на ветру платье…, и тучки в небе» (Мошковский, [1963] 1987–1, 187–188).
О начале 1960-х гг.: «…По улице мчалась толпа мальчишек и одна стриженная длинноногая девчонка в платье клеточками» (Цюрупа, 1964, 249).
О середине 1960-х гг.: И тут Аня горько пожалела, что на ней такое скучное бесцветное платье и слишком длинное – только на два вершка выше колена, что на ее ногах эти ужасные, ободранные босоножки…» (Мошковский, [1969] 1987–1, 161).
О г. Великий Устюг в 1960-е гг.: «Нас с сестрой устроили [в детский сад]… Одеты мы были неплохо и очень чисто: летом – в светлые ситцевые платья, в основном сшитые мамой, на голове – …панама… или соломенная шляпка… …У нас с сестрой были и матросские шерстяные костюмы с юбками в складку, и шерстяные нарядные платья…» (Мосалова, 2007, 7).
О 1970-х гг.: «Ленка… натягивает поверх трусишек и майки короткое… платьишко… Ленка выкрутила своё платье, бросила сушиться на куст черёмухи….» (Голубков, [1978] 1984; 68, 69, 76). Платье домашнее у девочек.
О начале 1960-х гг.: «Шура сняла школьную форму, надела своё домашнее фланелевое платье» (Карпенко, 1962, 35). Платье форменное, школьное у девочек – см.: Школьная форма.
О 1947–1948 гг.: «Маша – первоклассница. / Форменное платьице, / Накрахмален фартук – / Можно сесть за парту. / На фартуке – оборки, а на платье – складки!» (Барто, [1949], 1969–1, 37).
О перв. пол. 1950-х гг.: «…К ограде подошла школьница, высокая, стройная, в коричневом форменном платье с черным фартуком, оперлась грудью на ограду и позвала: “Коля!” У девочки было красивое, но несколько надменное лицо…» (Шаров, 1961, 8–9).
О 1950-х – 1960-х гг.: «Все давным-давно проснулись, / Только Галя крепко спит. / Два чулка висят на стуле, / Платье с фартуком висит» (Баруздин, [1954] 1976, 126). «На площадке, окруженной березами, он задержался. Сюда сбежались девочки Железнодорожного поселка показать свои новенькие форменные платья… Женька Полукрюкова, в коричневом платьице с белым накрахмаленным передничком, прыгала через веревку, прижав мяч к груди» (Ликстанов, [1953] 1964, 421–422).
О 1950-х гг.: «Командует Юля, вернувшись домой: / “Погладьте мне школьное платье!” / Отличнице некогда гладить самой, / Условия надо создать ей!» (Серова, 1960, 40).
О начале 1960-х гг.: «Она была в коричневом платье, и светлая её коса лежала на плече, поверх школьного фартука» (Цюрупа, 1964, 34).
О середине 1960-х г.: «…Галка… принялась размышлять о том, женственная она или нет. Решить это оказалось не так просто. Галка вернулась в комнату и встала перед зеркалом. Там отразилась длинноногая девчонка в школьном коричневом платье. На ногах этой девчонки были чулки, и никаких царапин на коленках не было видно. “Кажется, женственная”, – подумала Галка. Она раскинула руки в стороны и повернулась на одной ноге, словно балерина. Она улыбнулась своему отражению. И увидела синие от чернил зубы» (Томин, 1968, 150).
О пятикласснице в середине 1970-х гг. в Москве: «Аня повесила шубку на вешалку в стенном шкафу и направилась в комнату. Там, стоя перед зеркалом, она стянула через голову школьное платье и через минуту, уже в мамином халате, шла на кухню греть обед» (Пивоварова, 1977, 14).
О 1970-х гг.: «Кружится, кружится, кружится Катя. / Сегодня на Кате особое платье! / Катя смеётся, Катя довольна: / Платье особое, платьице школьное» (Мельникова, 1980).
О Мосве в 1983 г.: «Она стремительно повернулась… …для того, чтоб подол ее форменного, чуть расклешенного платья мелькнул, словно лисий хвост» (Иванов, [1984] 1992, 280).
О перв. пол. 1980-х гг.: «Когда Рита вернулась из школы, Настя незаметно, как было велено в сказках, воткнула ей в школьное платье большую булавку. Рита, однако, спокойно прошла в комнату, сняла с себя форму и повесила в гардероб…» (Вяземский, 1986).
О старшекласснице в перв. пол. 1980-х гг.: «…Венька, сидя на корточках в коридоре, поймал её за подол форменного платья» (Симонова, [1985] 2003, 201). Платье у мальчиков.
О начале ХХ века: «Любопытной особенностью детского костюма тех лет было то, что мальчиков до трехлетнего возраста одевали, как девочек, в короткие яркие платьица с квадратным вырезом и боковой застежкой на левую сторону (как в женской одежде), часто украшенные тесьмой или вышивкой. Сходство с девочкой усугубляли длинные волосы, распущенные до плеч или подстриженные “в скобочку”. Иногда в волосах мальчика красовался даже бант. К этим платьицам часто надевали широкие пояса из цветной кожи или материала, кружевные воротнички и манжетики, что делало мальчиков еще более похожими на девочек. Парадным костюмчиком для мальчиков этого возраста было бархатное или белое суконное платьице с кружевными или вышитыми воротником и манжетиками; иногда кружевной воротник и манжеты заменялись крахмальными и к костюму добавлялся шелковый бант – вместо галстука. Парадные платьица обычно делались плиссированные или в складку» (Ривош, 1990, 184).
О нач. 1900-х гг.: «…Какое воспоминание можно назвать первым? На мне еще платье девочки, и я ем арбуз… Вот первое воспоминание. Солнечный свет, красные куски арбуза… Да, и ещё то, что на мне именно платье, и я знаю, что это платье девочки, несвойственное мальчику, и что в том, что я в него одет, есть что-то, не совсем правильное» (Олеша, [1931] 1999, 47). Из восп. князя Сергея Голицына (1909 г. р.): «Глубокой осенью 1912 года покинули мы любимые края. В Москве на Павелецком вокзале нас встречали – мой отец и лакей Антон… Сидеть в комнатах сестре Маше и мне было скучно…, мы все убегали и с криками носились туда и сюда… Нясенька хватала нас за юбочки, восклицала: “Несносные вы дети!” – и тащила в номер… Я не оговорился, упомянув, что Нясенька хватала меня за юбочку. Да, меня одевали, как девочку, в будние дни – в вышитое бучальскими крестьянками полотняное платьице, в праздники, или если в гости идти – в белую матроску с галстучком и в темную плиссированную юбочку, под которой прятались белые кружевные панталончики…. До пяти лет меня так одевали… Наконец, мать решилась. Она… остригла меня…, на меня надели штанишки, но короткие» (Голицын, 1993, 24–25).
О мальчике 1909 г. р. в Москве в 1910-х гг.: «...Я вожделел к женским платьям. Это было тем более непонятно, что я сам ходил в юбочках и казалось не мог выделить платье как женский атрибут. При этом мне нравились мои собственные платья. И было одно с лиловенькими цветочками, которое меня особенно волновало. Я ждал с нетерпением того часа, когда, пройдя через известный цикл переодеваний, длящийся несколько дней, – я опять вернусь к нему, снова чистенькому и выглаженному. Я требовал, чтобы всегда на меня надевали “платьице с цветочками”, кажется даже плакал. Ждал я его специально для того, чтобы в нем поиграть с Ирочкой. И бегая по двору, и собирая мхи, я постоянно смотрел, как оно шевелится при моих движениях. Вожделение к платьям… заменилось другим только в десять лет, когда я поступил в школу (Жуковский, 1992, 32). Об Украине в 1910-е гг.: «Здравствуй, пустырь! Пепелище сгоревшего дома…, где всегда миллион мальчиков… Самые маленькие, те, что и штанишек еще не имеют, а разгуливают в бумазейных платьицах, играют в классы. А уважающий себя мальчик… никогда не станет играть в классы… “…Он говорит, нет Принцевых островов. Может, ты еще скажешь, что нет Маточкина Шара?” – кричал Котя, призывая в свидетели совсем маленьких, без штанишек, в цветастых платьицах мальчиков. Те посапывали носами и молчали… Пузатые мальчики в платьицах переводили глаза с одного собеседника на другого» (Ямпольский, 1964; 281–282, 324, 325).
О конце 1920-х – нач. 1930-х гг.: «И ещё – детские горькие слезы, испуг и обида. На меня натянули розовое платье девочки, поставили на стул и безжалостно радуются (даже мама): какая девочка! А уж сколько торжества на физиономии брата – как тут не реветь! Мама потом объясняла это просто: в магазине ничего на мальчиков не было, купили девчоночье, чтобы перешить, переделать на рубашечку» (Адамович, 1993, 23).
О 5-летнем мальчике во вт. пол. 1940-х гг.: «Девочки ходят в платьях, а Сережа давным-давно не ходит в платьях....» (Панова, [1955] 1956, 411).
О мальчике 1–3 лет во вт. пол. 1940-х гг.: «Явилась Лида с Виктором на руках… Она усадила Виктора наземь, прислонив к яблоне, чтобы он не падал. Но он все равно сейчас же упал – на бок. “Ну, ты, сиди! – прикрикнула Лида, встряхнула его и усадила покрепче. – …Другие уже сидят в этом возрасте...” Тут Виктор опять упал, на этот раз затылком… “Фу, дурак! – с досадой сказала Лида, подняла Виктора и стала счищать с него муравьев, и от чистки его платье и голые ноги почернели» (Панова, [1955] 1956, 424–425).
О мальчике 1–1,5 лет в середине 1950-х гг.: «…Посреди пустого пространства стояла детская кроватка с сеткой. В кроватке подпрыгивал, держась руками за сетку, белоголовый малыш без штанов, в коротком платьице и в чулочках на резинках… “Фёдор, не запихивай так глубоко, задохнёшься!” – [Люся] сердито вынула изо рта у малыша погремушку… …Она… надела на Фёдора штаны с лямками…» (Котовщикова, 1958, 91).