(жарг.) собирать добровольные пожертвования (о 1920-х гг.).
О 12–14-летнем мальчике в 1927–1929 гг.: «Однажды Ленька Егоров, мой школьный товарищ, сидя рядом со мной на парте, спросил меня: “А ты еще не жертвовал?” “Нет” – ответил я. “А я в прошлом году жертвовал. На пару с Рыжим. Но он дурак ленивый, в нем активности нет. Хочешь со мной в этом году жертвовать?” “Хочу”, – ответил я. “Жертвовать” на тогдашнем шк. жаргоне означало собирать добровольные пожертвования в пользу общества “МОПР” (Междунар. общество помощи революционерам.) или “Друг детей”. И вот, записавшись заранее, в середине мая пошли мы в Василеостровский райсовет, на Большом проспекте, и там девушка под расписку вручила нам овальную жестяную кружку с продолговатым отверстием для опускания монет. Кружка была плотно закрыта и оклеена бумагой, на которой виднелся номер и лиловая круглая печать. На закраинах кружки поблескивали два колечка; к ним крепился шнур, чтобы носить её, перекинув этот шнур через плечо. Затем девушка выдала нам букетик бумажных розовых маков с проволочными, обмотанными зелёной бумагой стебельками, и удостоверения на право сбора пожертвований. В этих удостоверениях таилась великая сила: они давали, при наличии у вас кружки и цветов, права на бесплатный проезд в трамвае. Можно был ездить по всему Питеру! Это ли не удовольствие?!.. …В годы двадцатые…. даже некоторые взрослые отказывались от трамвая и ради экономии порой ходили на работу пешком. У большинства же школьников денег вовсе не водилось, а прокатиться “зайцем” было очень нелегко. В каждом вагоне, справа от входа, сидел кондуктор. Он следил, чтобы все пассажиры ехали согласно купленным ими билетам. Над сумкой у него висели три рулончика с билетами разных цветов. Цвета я позабыл, но помню, что если едешь недалеко – платишь семь копеек, если подальше – десять, а проезд по всему маршруту стоил пятиалтынный. Сумма огромная! В переводе на мороженое – три порции! Так что не надо удивляться тому, что нам с Ленькой очень хотелось покататься по Питеру задарма. На следующий день я с утра набил карманы курточки кусками хлеба и отправился на угол Среднего проспекта и Восьмой линии, где у трамвайной остановки ждал меня мой напарник. Вскоре подошла “шестерка”. Народу в вагоне в то воскресное утро было немного. Кондуктор покосился на нас, – но и только; прогнать не имел права. Лёнька громко, но не вполне внятно, проглатывая от смущения окончания некоторых слов, произнес: “Граждане! Помоги(те) кто сколько мо(жет), кто сколько хо(чет) в пользу беспризорных дефективных де(тей)!” Мы прошли до двери на переднюю площадку, – Ленька с кружкой, я – с цветами. Два или три пассажира опустили в кружку по монетке, и я выдал им по цветку. Сошли мы на площади Труда… Началось наше катанье по городу… Когда трамвайная езда нам слегка поднадоела, мы… решили идти на родной Васильевский остров пешим ходом. Цветов осталось у нас совсем мало, зато кружка приятно потяжелела; тут надо учесть, что мелочь в те годы чеканилась из меди, монеты были крупнее и тяжеловеснее, чем нынче… …Лёнька замедлил шаг, оглянулся по сторонам и тихо сказал, что неплохо бы нам вытрясти из кружки несколько монеток на пирожки. Мы собираем деньги для детей, но мы ведь и сами почти дети… Оглядевшись, нет ли поблизости дворника, мы вошли в парадное, прислушались, не спускается ли кто по лестнице, – и я подставил ладонь, а Лёнька стал трясти кружку, перевернув её вверх дном… Однако трястряс Лёнька кружку, а из неё ничего не вытряхивалось. И вдруг в подъезд вошел пожилой… дяденька. Он сразу расчухал, в чём тут дело, стал ругать нас, заявил, что сейчас отведет нас в милицию. Но потом, вероятно, понял, что мы от него сумеем убежать, – и тогда он вслух прочел номер, обозначенный на кружке, а затем сказал, что номер этот он запомнил твердо – и всё сообщит по инстанции. Ждите, мазурики! Вас скоро вызовут куда следует! Мы выбежали из подъезда в панике. Попыток вытрясти из кружки её содержимое больше не предпринимали, в целости и сохранности сдали её девушке в райсовете, – и несколько дней ждали с душевным трепетом, что нас вызовут “куда следует”. Но всё обошлось благополучно, никуда нас не вызвали» (Шефнер, 1999). См. также: «Друг детей»; «МОПР».