монахини, проявлявшие «особую нежность» к послушницам 14–16 лет.
О начале ХХ века: «Зина… вспомнила, что надо поблагодарить казначею и, тяжело вздохнув, пошла к ней. Не любила она ходить к казначее, а та часто зазывала её к себе и была с ней очень ласкова, но именно излишняя-то ласковость казначеи и была неприятна Зине. Казначея не была исключением, – многие монахини питали особую нежность к молоденьким послушницам, в монастыре их звали “усердными”. “Усердные” дарили своим симпатиям тонкие батистовые рубашки, отделанные кружевами и прошивками, носовые платки с замысловатой строчкой, расшитые полотенца, четки и т. д., кормили их сластями, поили чаем с вареньем. Многие послушницы охотно шли навстречу ласкам “усердных”, но именно таких меньше всего любили те. Зина избегала “усердных”, заманить её в келью было трудно, и потому к ней больше всех приставали. Некоторые проявляли изумительное постоянство своих симпатий к ней, но большинство после первых же неудач возненавидело недотрогу. В числе последних была и старшая живописной, сестра Нимфодора, женщина рослая, грубая, с мужскими манерами… Вечером Зина пошла к казначее… “А теперь перестань плакать-то, кофейку сейчас попьем. Горюша ты моя, исхудала-то как…” Казначея обняла Зину, плотно прижалась к ней всем своим пышным телом и жарко дышала в лицо. У Зины закружилась голова, и сердце заныло, как давеча, перед припадком… Первое время в монастыре было весело… Зимой определили Зину в живописный корпус ученицей. Здесь тоже было весело. …С четырнадцати лет к Зине стали приставать “усердные”. Сначала ей нравилось это, так как усердные дарили различные вещи, кормили сластями, но потом она стала тяготиться их ласками, особенно после того как увидела [послушника] Михаила – кудрявого красивого юношу]» (Мартовский, 1915; 79, 81, 85).