тетрадь для выполнения классных работ и домашних заданий, изготовленная вручную.
О сентябре 1942 г.: «Уже… ребята стали поговаривать о школе, о том первом дне, когда пойдут учиться. Стали показывать друг другу карандаши, пеналы, тетрадисамоделки – всё это важное и нужное школьное имущество, кот. так трудно было достать в военную осень со- рок второго года» (Могилевская, [1949] 1966, 128–129).
О 1942–1944 гг.: «В тот день и в тот час я как раз переписывал в новую тетрадь примеры по арифметике. Тетрадку эту накануне сшила из газет мать. В войну у нас у всех были тетради из газет. Настоящие линованные тетради выдавались лишь для контрольных работ» (Калинин, 1988, 105).
О 1942–1944 гг.: «Чего-то не особенно жалел Ленька, что распростился со школой. До того эти науки надоели, а еще больше самодельные газетные тетрадки и зануда эта, Анастасия Павловна» (Чумичев, 1987, 16).
О 1942–1944 гг.: «Я…вспоминал всякие школьные дела, какие в войну были:… про то, как уроки в войну начинались при свечах и коптилках, а писали мы на тетрадках, сшитых из газет, прямо по печатным буквам, и это выходило довольно удобно: как пишутся некоторые слова, можно было вычитать в газете…» (Лиханов, 1983, 1986–1; 323).
О 1943–1945 гг.: «…Мы уже обосновались в Сибири. Жили в двухэтажном бревенчатом доме на краю заводского поселка… …Мы вернулись домой, растопили печку и сели за уроки (мы сели решать задачи по алгебре, а решали мы их в самодельных тетрадях, сшитых из старых газет, писали чернилами прямо по напечатанному, а напечатанное лезло в глаза и отвлекало, не давало сосредоточиться…)…» (Рекемчук, 1974).
О 1944 годе: «…У меня… когда-то был полный ранец с учебниками, пеналом, дневником и чернильницейнепроливайкой. Теперь за поясом одна книжка, в ней сшитая из обрезков обёрточной бумаги тетрадка» (Демиденко, 1962, 37).
О вт. пол. 1940-х гг.: «Писали в самодельных тетрадях. Плотную вощеную бумагу желтого цвета покупали у работников секретного военного завода… На заводе в нее заворачивали то ли динамит, то ли снаряды. Бумагу резали по формату школьных тетрадей, сшивали, разлиновывали карандашом в косую линейку или в клетку. Вместо чернил – раствор угольного порошка…» (Мироненко, 2004, 4).
О деревенских мальчиках 1949–1951 гг.: «Тяжко оно, послевоенное лихолетье. Это понимали даже мы, мальчишки, выводившие первые буквы и цифры в самодельных тетрадях, прошитых суровой ниткой. Эх, если бы знал, как сейчас будем жить, сохранил бы эти тетради! Показал бы нынешним ребятам серую коробленую бумагу, которую прокатывали наши матери скалками, гладили утюгом, а потом сшивали...» (Морозов, 1986; 21). См. также о Красноярске в 1942–1945 гг.: «Матери искали для нас в домашних библиотечках книги и журналы с крупным бледным шрифтом. Они заменяли нам тетради, но мешали писать диктанты, потому что мы принимались читать, что там написано» (Корытковская, 1963, 9).