СПИЧЕЧНЫЕ этикетки собирать коллекционировать

вид коллекционирования, имевший известное распространение в детско-подростковой в 1930-е – 1970-е годы.
О 10-летних детях в 1932 годе «В приемной Глазной больницы мы вытащили из урны пустую спичечную коробку с яркой этикеткой. Такой этикетки в моей коллекции не было, а у Нурахмета была, и он отдал мне эту коробку» (Либединская, 1966, 55).
О мальчике 9–10 лет в пос. Свердловской обл. в конце 1950-х гг.: «Недёшево мне обошлось голубеводство, а уж коллекционирование спичечных этикеток и подавно, потому что на территории нашего поселка можно было найти лишь две-три разновидности предметов коллекционирования, но если подходить к делу всерьез, то обойтись без поездок в кольцовский аэропорт абсолютно невозможно. А увлечение филуменией у нас в школе было чем-то вроде эпидемической вспышки. Одни переболели быстро, другие сделались хрониками. В перемены, невзирая ни на какие административные меры, во всех школьных закоулках шумело настоящее торжище. Разумеется, не обходилось без жульничества и банальных экспроприаций… В Кольцово мы гоняли на великах, но, бывало, хаживали и пешком. И там пропадали по целому дню, встречая самолеты… Да, каждый из нас имел собственную формулировку, но я, как мне кажется, обращался к перспективному человеку наиболее вежливо, вразумительно, грамотно и достойно: “Дяденька, покажите спичечный коробок!” Разумеется, “волшебное слово” мне было уже известно. А всё равно, некоторая излишняя робость не позволяла мне выйти в лидеры школьной филумении… Впрочем, однажды небывалая удача случилась всё же. Это когда в аэропорту один дядя… вдруг пристал ко мне со всякими вопросами. Нынешний тинэйджер, вне всякого сомнения, послал бы дядю по известному адресу, и вся недолга… Но я, советский пионер, пусть и не самый образцовый, к хамству способности не имел… И я всё про себя… выложил в обмен на обещание прислать мне по почте страшную уйму прекрасных, чистых и совершенно не надорванных этикеток… И чудо произошло, когда я уже перестал ждать. На мой адрес пришел объемистый пакет, на котором так буквально и написано было: “Товарищу отличнику учебы Чуманову Александру Николаевичу”. А в пакете находилось несметное количество вожделенных картинок, враз удваивающее мое кровью и потом нажитое собрание. Тогда я ещё не знал, что спичечные этикетки, а также и почтовые марки запросто продаются целыми пачками в спец. свердловском магазине. Честно сказать, когда узнал, явно огорчился. Хотя и не надолго. И отнюдь не прекратил рискованные вояжи в аэропорт. Конечно, бандероль от чужого хорошего человека произвела впечатление даже на маму. Пожалуй, она даже слегка смягчилась. А потом маме снова надоело целыми днями за меня переживать. И она в очередной раз наложила свое суровое “вето” на сомнительные велопробеги. Однако – “охота пуще неволи”. И я продолжал гонять в Кольцово. …А кроме того, мама не раз грозилась уничтожить коллекцию, что повергало меня в ужас, как смертный приговор. Однако до его исполнения дело каким-то чудом так и не дошло. А ведь кроме не признающей никаких преград страсти коллекционера были и другие, мелкие, часто одноразовые страстишки. Весенняя добыча яиц из гнезд диких птиц…» (Чуманов, 2002).
О нач. 1960-х гг.: «А Кирик, сидя напротив отца, прилежно наклеивал в чистенькую тетрадку спичечные этикетки. “Папа! Посмотри: правда, красивая?” “Очень”. “Папа! Это не та красивая! Ты не на ту смотришь!” “Неважно. И эта недурна, хотя грязновата. Слушай, ты где её раздобыл?” “В урне, на станции…” Кирик запнулся и покраснел. Что он наделал! Сам себя выдал! Сейчас начнутся вопросы: зачем рылся в грязной урне? Зачем ходил на станцию, куда детям ходить запрещено?...» (Надеждина, [1963] 1968, 86).
О 1960-х гг.: «Во втором “Б” все ребята стали чтонибудь собирать. Такая у них мода пошла. Вова Бузанов стал этикетки от спичечных коробок собирать, Костик – всякие значки, Таня – открытки с картинками, а Алик – почтовые марки» (Ермолаев, 1969, 74).
О нач. 1980-х гг.: «Теперь [Саша] уже не боялся смотреть на [Олю] и говорил не переставая: рассказывал про свою коллекцию спичечных этикеток и про то, как станет поэтом, когда вырастет…» (Шорин, 1985, 32).