титульный автор ряда книг для русских детей, написанных по-французски и издававшихся в первой половине ХІХ века. «Наш очерк истории русской дет. лит-ры перв. пол. XIX столетия был бы не полон, если бы мы не упомянули о том, что в эту эпоху были русские писатели и писательницы, которые писали для русских детей пофранцузски. Это было вполне понятным явлением в той среде, в которой дети начинали говорить по-французски раньше, чем на своем родном языке, в среде, где русским языком пользовались только при разговорах с прислугою. Мы уже говорили, что в институтах преподавание многих предметов велось на фр. языке. В нач. XIX столетия был напечатан в России ряд книг пофранцузски, составленных русскими и предназначенных для чтения институткам и светским молодым людям, получавшим такое же, как институтки, фр. образование. Нет ничего удивительного, что одна из таких русских по происхождению графиня Растопчина, заняла почетное место среди фр. дет. писателей, под фамилией графини Сегюр. Вообще, в жизни детей высших классов русского общества в перв. пол. XIX столетия фр. лит-ра и фр. дет. книги играли гораздо большую роль, чем русские» (Чехов Н., 1909, 45).
О девочке в конце 1880-х гг.: «Первое мое знакомство с несправедливостью, наказаньями и обидой состоялось по книжкам Madame de Segur , Bibliotheque Rose . (Сегюр С.Ф. (1799–1874) – французская писательница, дочь графа Ф.В. Растопчина. Речь идет о романе “Несчастья Софии”, опубликованном в “Библиотеке роз” – специальной серии для детей и юношества). Зло, борьба и страдания всегда привлекали меня как яркие незнакомые явления, требующие отпора и усложняющие жизнь; но в сказках, которые я знала, зло было слишком сказочно и недоступно… Здесь же оно явилось в обыденной, досягаемой форме. Действующими лицами были такие же маленькие обыкновенные дети, как я, и обстановка и условия были похожи. Злая мачеха, бьющая бедную Sо phie , жестокий мальчик, издевающийся над всеми, гордые нарядные дети в Tuilleries – всё это было ново и обаятельно, и я до сих пор испытываю некоторое волнение, когда мне попадаются в руки эти истрёпанные красные книжки. Всё в них пленяло меня, – я завидовала этим придуманным детям, их красивым фр. именам, всей их богатой приключениями жизни, протекающей в форме нескончаемого веселого диалога. У меня являлось желание сделать свою жизнь похожей на них. Мне хотелось, по примеру Sophie , потихоньку сорвать и съесть все фрукты dans le verger и быть за это наказанной. Но у меня не хватало решимости и изобретательности на это; у нас не было фруктового сада, а придумать новое зло, свое собственное, я не умела. Без сомнения, и мне случалось вызывать неудовольствие взрослых своим непослушанием и шалостями, но это не было похоже на Malheurs de Sophie, не влекло за собой того раскаянья, страданья, борьбы, которые я так заманчиво и реально ощущала в этих книжках. Я делала попытки сама назначить себе наказаны, играя, что оно исходит от злой мачехи, пробовала морить себя голодом, но… когда я сурово и сосредоточенно отказывалась от еды за обедом, меня тревожно спрашивали, не больна ли я?» (Герцык, 1991, 50–51).
О середине 1900-х гг.: «Когда мы начали подрастать и начали (обе очень рано) читать, сразу появились красные с золотом книжки “Bibliotheque Rose ” с повестями графини де Сегюр, дочки Ростопчина… Про этот жанр детской литературы не мало уж говорено; это были рассказы, написанные – почти все – в царствование Наполеона III , когда фр. буржуазия наслаждалась своим благополучием в тени Тюильрийского дворца. В этих книгах все благородные дети добры и отзывчивы, все “нувориши” вульгарны и злы; но были и несчастные, бедные рабочие или крестьяне, и им надо было носить лекарства и бульон из курочки... Всё это мы слушали по вечерам в чтении M- lle Emma , и нам казалось, что мы тоже живем где-то во Франции, среди этих девочек в кринолинах и их добродетельных мамаш. У нас тогда появилась такого же слащавого и лживого рода литература – например, Чарская, которой мы в возрасте 9–12 лет зачитывались. Но мы и пели, и танцевали в нашей детской, и всё это были фр. песенки, хороводы, фр. считалки, поговорки…; да оно и понятно – в первый раз я попала на целое лето во Францию… в возрасте шести лет. Там… мы знакомились с детьми “нашего круга”, и там, естественно, продолжались те же игры, те же хороводы, что и дома в Сормове… А к осени мы возвращались в Сормово и все шло заведенным порядком» (Кривошеина, [1977] 1999).