«Одежда из лёгкой ткани для верхней части тела, употребляемая как принадлежность белья и как верхняя одежда» (Словарь, 1961–12, 1499). Рубашка, рубашонка у девочек.
О девочке 9 лет в 1847 г.: «Тогда девчонки комнатные носили не платья а длинные рубашонки, подпоясанные поясом. Глупая я была. Остановилась около беседки, подняла рубашонку на голову и давай показывать рубцы на спине, как меня отпороли… Ну коли я подняла, и все за мной давай поднимать рубашонки на голову да друг другу показывать, кому больше досталось» (Фарафонтова, [1928] 1958; 14, 16).
О ХIХ – нач. ХХ вв.: «Девочки от 2 до 5–6 лет носили длинную рубашку и пояс. Обычно рубаху перешивали из родительской одежды или из ткани, уже бывшей в употреблении… Покрой рубах для мальчиков и девочек был одинаков: прямой разрез на груди, невысокий ворот. В северно-русских губерниях отличие иногда состояло в том, что рукава для рубахи девочки изготавливали из ткани другого цвета, чем на стане – нижней части рубашки… В западнои южнорусских губерниях ещё в 1920-е гг. девочки-подростки зачастую носили лишь рубаху с поясом... вплоть до совершеннолетия и даже свадьбы… Праздничная одежда девочек отличалась в основном материалом и цветом: обычно детали рубашки и платок были из ситца ярких цветов. Рубаха могла быть вышитой согласно местной традиции, но вышивка всегда была более скромной, чем на одежде взрослых девушек. Иногда праздничную рубаху девочке кроили соответственно моде: так, в конце XIX – начале XX в. в некоторых местах были популярны “залокотницы” – рубашки, скроенные на кокетке, с короткими пышными рукавами, присборенными у плеча и на узкой обшивке… Рубахи подростков, по-прежнему из поношенной ткани, по покрою не отличались от взрослых: они были без швов на плечах, а под ними делали подоплеку – подкладку, чаще всего из того же материала, с поликами и ластовицами» (Мадлевская, 2006–1, 237–238).
О деревенских девочках в конце ХІХ в.: «“Ольгушка, купаться!” – пригласили Ольгу сошедшиеся к ней девочки. И все большим хороводом отправились с песнями к реке. Барахтаясь, визжа и болтая ногами, девочки не заметили, как… стало погромыхивать. Не успели девочки одеться, как пошёл дождь и измочил их до нитки. В прилипших к телу рубашонках девчонки прибежали домой. Когда они пообедали, рубашонки уже высохли» (Толстой Л., «За ягодами»).
О девочке 8–10 лет в Москве в 1908–1910 гг.: «Соня вскочила с постели, на цыпочках выбежала в кухню. Нет, опять не она! Соня вернулась в комнату и тут же подумала: что же это она так выскакивает? Сейчас ей принесут куклу – как же одна будет с чужой тётенькой разговаривать в одной рубашонке? Соня поспешно стала надевать платье» (Воронкова, 1959-а, 271).
О перв. пол. 1920-х гг.: «В смешных рубашках из холстины, / На вырост сшитых нам до пят, / Лепили мы из жёлтой глины / Забавных маленьких куклят» (Татьяничева, 1960, 12).
О вожатом и воспитанницах в 1925 году: «Вечером повторилась та же картина, что и накануне. Я громко стукнул в дверь. В ответ на обычное: “Можно! Нельзя!” – я решительно распахнул дверь, вошёл и не поверил глазам. Все девочки, кроме Лиды, которая лежала в кровати, в одних рубашках, сверкая пятками, азартно играли в чехарду. Не замечая меня, они продолжали прыгать и озорно кричали: “Можно! Нельзя!”… Но вот девчонки заметили меня и с визгом бросились врассыпную – кто юркнул под кровать, а кто под одеяло. Наступило тягостное молчание. Затем голос из-под кровати: “Мы же кричали, что нельзя! Уходи!”… Я отвернулся к двери. Девочки нырнули в кровати и закутались с головой. Молча погасив лампу, я вышел в коридор» (Гунин, 1984, 61).
О конце 1920-х – нач. 1930-х гг.: «Просыпаюсь, смотрю: девочки в одних рубашках, босые, стоят около моей постели…» (Смирнова, 1963, 12).
О середине 1940-х гг.: «Я вошёл в спальню. Оля в рубашонке стояла на койке. Она увидела меня и захлопала в ладоши» (Шмерлинг, 1959, 167).
О середине 1940-х гг.: «Таня спала под светлым ситцевым пологом. Утром… петух… как запоёт! Таня и проснулась. Она подняла полог, посмотрела в оконце… Таня слезла с постели и в одной рубашонке вышла во двор» (Воронкова, [1948] 1959; 3, 5).
О 1950-х гг.: «… Ната быстро перелезла через сетку, приделанную к кровати, чтоб девочки ночью не попадали, и, босая, в одной рубашонке, побежала к ёлке» (Бабанский, 1960, 44).
О нач. 1950-х гг.: «После обеда дети [в детском саду] стали ложиться спать. Марина Львовна спросила Саню, не надо ли помочь ей раздеться, но Саня гордо ответила: “Сама умею! – стала довольно быстро снимать с себя вещь за вещью. Она разделась до рубашки и закричала Марине Львовне: “Смотрите, я уже!”» (Гернет, [1953] 1960, 51).
О вт. пол. 1950-х гг.: «У [девочки] Таты отчаянно заколотилось сердце. Сама не зная зачем, она спрыгнула с кровати и в одной рубашке прокралась к двери» (Виткович, Ягдфельд, 1961, 161).
О конце 1950-х гг. в совхозе под Ленинградом: «Люба выскакивает из тёплой постели, в одной рубашке кидается к рукомойнику, плещет холодную воду на руки, на лицо, на шею, стремительно одеваться, кое-как причесывается» (Котовщикова, 1962, 51).
О 1960-х гг.: «Кубарем скатывается Катька с кровати и как есть, в помятой ситцевой рубашке, бежит в соседнюю комнату… Внезапно решившись, Катька, как есть, в ночной рубашке, выходит во двор» (Дубровина, Янишевская, 1970; 27, 57). Рубашка, рубаха у мальчиков. «В возрасте от 2 до 5–6 лет одежда мальчиков состояла, как правило, из длинной рубашки, перешитой обычно из одежды родителей, старших братьев или сестер, а также из старой ситцевой или холщовой ткани, уже бывшей в употреблении. Рубашка подпоясывалась простеньким узким поясом. Покрой рубашки не отличался от рубах для девочек: она имела низкий ворот и прямой разрез пазухи. В некоторых местностях в конце XIX в., в частности в Вологодской губернии, детям до восьмилетнего возраста по большей части вовсе не делали одежды, они ходили в одних рубашках, часто сшитых не по возрасту» (Мадлевская, 2006–1, 237).
О середине 1930-х гг.: «Выбегали они из ванной стайками. Чистые, в синих трусах, в серых рубахах с резинкой, и, еще не успев подвязать красные галстуки…» (Гайдар, [1934–1935], 1980–2, 19).
О деревенских мальчиках 10–12 лет в 1936–1937 гг.: «[Мои друзья, сироты-оборванцы]… говорили: “Сёма, мы в школу больше не пойдём, и ты тоже не ходи”… Я неспроста назвал своих друзей сиротами-оборванцами. Все они, и я в том числе, были одеты в старые родительские телогрейки, а наши рубахи были до того изношены, что в школу в них ходить было неудобно» (Лукиных, 2007, 25).
О конце 1940-х – нач. 1950-х гг.: «…Вадик крикнул: “Хватай, лови!” На Паню упало что-то мягкое и теплое. Это была рубашка Вадика» (Ликстанов, [1953] 1964, 341).
О 1970-х гг.: «…Вася… увидел Саньку в мокрых джинсах, рубахе и кедах. (Мошковский, 1979, 157).