«Общее заболевание организма, проявляющееся в болезни суставов и мышц и сопровождающееся острыми болями и ломотой» (Словарь, 1961– 12, 1986); «общее инфекционно-аллергическое заболевание, характеризующееся воспалительным поражением системы соединительной ткани, преимущественно сердечно-сосудистой и нервной системы, суставов и других органов; течение заболевания обычно хроническое, с обострениями» (СИ, 1994, 515).
О девочке 8–9 лет в 1929–1930 гг.: «С одним из моих дворовых приятелей я “открывала Северный полюс” (вроде бы уже не маленькая!), набрала полные валенки снега, закоченела как цуцик, а в итоге – получила острый суставной ревматизм. Ноги распухли, стали дико болеть, я потеряла способность не только ходить, но даже переворачиваться в постели с боку на бок… А когда вечерами отец приходил ставить мне очередной компресс, я уже заранее орала, предчувствуя сумасшедшую боль. Все это продолжалось почти полгода. Когда в конце четвертого месяца я вдруг сумела пошевелить пальцами на ноге, родители чуть не плакали от радости. К счастью, ревматизм пощадил мои руки. Они хоть и болели, но были способны держать книгу. Так что во время моей болезни я здорово подначиталась. Прочла и «Тома Сойера», и «Айвенго», и «Сердца трех», и «Следопыта», и много чего еще» (Лупанова, 2007, 43).
О 10-летнем мальчике в сибирской деревне в 1933– 1934 гг.: «…Мы… поразбивали о каменья головки санок, коленки посносили, вывалялись, начерпали полные катанки снегу… Ночью наступила расплата за отчаянный разгул – у меня заболели ноги. Они всегда ныли от “рематизни”, как называла бабушка болезнь, якобы доставшуюся мне по наследству от покойной мамы. Но стоило мне застудить ноги, начерпать в катанки снегу – тотчас нудь в ногах переходила в невыносимую боль. Я долго терпел, чтобы не завыть, очень долго. Раскидал одежонку, прижал ноги, ровно бы вывернутые в суставах, к горячим кирпичам русской печи, потом растирал ладонями сухо, как лучина, хрустящие суставы, засовывал ноги в теплый рукав полушубка – ничего не помогало. И я завыл. Сначала тихонько, по-щенячьи, затем и в полный голос. “Так я и знала! Так я и знала! – проснулась и заворчала бабушка. – Я ли тебе… не говорила: “Не студися…” – повысила она голос. – Так он ведь умнее всех!.. Загибат теперь! Загибат, худа немочь!...”… “Где ты тутока?” “Зде-е-е-ся…”… “Зде-ееся!” – передразнила бабушка и, нашарив меня в темноте, перво-наперво дала затрещину. Потом долго натирала мои ноги нашатырным спиртом. Спирт она втирала основательно, досуха, и все шумела: “Я ли тебе не говорила? Я ли тебя не упреждала? – И одной рукой натирала, а другой мне поддавала да поддавала: – Эк его умучило! Эк его крюком скрючило?...”… Выдохлась, умолкла докторша, заткнула граненый длинный флакон, прислонила его к печной трубе, укутала мои ноги старой пуховой шалью… да ещё сверху полушубок накинула и вытерла слезы с моего лица шипучей от спирта ладонью… Не уснул я в ту ночь. Ни молитва бабушкина, ни нашатырный спирт, ни привычная шаль, особенно ласковая и целебная оттого, что мамина, не принесли облегчения. Я бился и кричал на весь дом…. Утром бабушка унесла меня в баню – сам я идти уже не мог. Долго растирала бабушка мои ноги запаренным березовым веником, грела их над паром от каленых камней, парила сквозь тряпку всего меня, макая веник в хлебный квас, и в заключение опять же натерла нашатырным спиртом. Дома мне дали ложку противной водки, настоянной на борце, чтоб внутренность прогреть, и мочёной брусники. После всего этого напоили молоком, кипяченным с маковыми головками. …Меня сшибло с ног, и я проспал до полудня» (Астафьев, 1989–1, 148–150). Об учениках 5–6 класса в конце 1940-х гг.: «“Нет, не всё [время болит]. То пройдёт, пройдёт, а потом как заболит, заболит!” “У нас в квартире у одного мальичка тоже вот так всё болело. У него ревматизм был, – сказал Вася Ерохин. – Может быть, у тебя ревматизм?”» (Носов, [1952] 1965, 126).