игра(ть) в пуговицы – игра на выигрыш (азартная игра), в качестве «орудия» игры использовались пуговицы, они же были и объектом выигрыша.
О начале ХХ века: «…Сашка недоумевает, каким образом могли догадаться, что история с пуговицами – дело рук его, Сашки, а не кого-нибудь другого? История заключалась в том, что Сашка, со свойственным ему азартом, увлекся игрой в пуговицы... Проигравшись дотла, он оборвал с себя всё, что было можно: штанишки его держались только потому, что он все время надувал живот и ходил, странно выпячиваясь. Но когда фортуна решительно повернулась к нему спиной, Сашка задумал одним грандиозным взмахом обогатить себя: встал ночью с кроватки, обошел, неслышно скользя, все квартирантские комнаты и, вооружившись ножницами, вырезал все до одной пуговицы, бывшие в их квартире. На другой день квартиранты не пошли на службу…» (Аверченко, 1989, 60). Об Украине 1910-х гг.: «Здесь его помнили совсем маленьким мальчиком – Филькой в картузе без козырька. Живя в одной комнате с приказчиками, он вставал ночью и отрезал им все пуговицы, и поэтому утром лавка долго не открывалась, а он в это время играл с мальчишками в пуговицы и продавал их гроссами» (Ямпольский, 1964, 369–370). Для сравнения приводим материал об играх польских мальчиков в Австро-Венгрии в нач. 1900-х гг. (автор воспоминаний родился в 1891 г.): «Игрывали мы и в пуговицы. Это была страшно азартная игра, потому что она обычно завершалась поркой дома. Дело в том, что, когда не хватало пуговиц в мешочке, отрывали их от курток и даже от штанов. И игра продолжалась. Играли мы и в пёрышки. И в “кобли”, но это была девчоночья игра. Для этого имелось пять белых камешков, их нужно было подбрасывать вверх и ловить – сначала один, потом – два, а под конец – все пять. При этом ещё нужно было хлопать в ладоши. Играли мы также и “пьяную бабу”… Одному из нашей шайки платком завязывали глаза, и он должен был нас ловить. Иногда мы играли и в карты, в так наз. “быка” или “двадцать одно”, но тогда уже нас разгоняли наши отцы и пороли ремнём. А потом мы ещё стреляли из ключей… В дырочку в ключе набивали побольше серы со спичечных головок, втыкали уда обрезанный гвоздь и… …Когда такой ключ стрелял, то всем казалось, что это дырявая пушка выстрелила» (Морцинек, 1967, 217–218).
О середине 1930-х гг.: «Карты исчезли из нашего обихода, но страсть к азартной игре не исчезла. И ребята стали играть в пуговицы. Игра была глупая, не требующая ни ума, ни большой ловкости – что-то вроде “кремушков”, которые так любят девочки. Но пуговиц она требовала не пять, не десять, а неисчислимое количество. То один, то другой обнаруживал, что на его одежде не хватает пуговиц. Начинались лихорадочные поиски…, однако пуговицы исчезали. Было созвано общее собрание. Я произнес горячую речь. Все согласились со мной, что игру эту надо немедленно изгнать из нашего дома. Сергей Стеклов предложил все имеющиеся запасы пуговиц тут же, не сходя с места, ссыпать в одну кучу. После некоторой заминки со вздохом высыпал на стол горсть разнокалиберных пуговиц Петя Кизимов. Чуть погодя его примеру последовал Вася Лобов, потом Коршунов… Почти все пострадавшие отыскали в куче свои пуговицы и тотчас стали пришивать их к штанам и рубашкам. И все-таки игра продолжалась – в этом не было никакого сомнения, – но теперь уже втихую, тайно» (Вигдорова, [1954] 1969, 47).
О 1940-х гг.: «Во время войны было мало игрушек. Дети играли в пуговицы, вырезали бумажных человечков, баюкали самодельных кукол, во дворах раздавались истошные считалки: “Вышел немец из тумана…”» (Наровчатова, 1986, 101).
О Свердловске середины 1960-х гг.: «Как только солнце… теплом обнажает… землю, на особенно гладких ее участках мы аккуратно выкапываем небольшие лунки и открываем сезон игры в пуговицы. В один прекрасный вечер я пристаю к бабушке… – и в конце концов она нехотя сдается. …Я… открываю… крышку… шкатулки и начинаю выбирать пуговицы. Отсюда они перекочевывают в карманы моего… пальто. И особенно ценные экземпляры я помню до сих пор. Были среди них просто красавицы, которые ни на что не годились в качестве бит и никогда не служили средством оплаты проигрыша (на это тратились маленькие кальсонные и сорочечные, в первую очередь белые и бесцветные). Больше всего я любил пуговицу с потемневшей от времени металлической окантовкой и смещенным от центра перламутровым глазком. Хороша была и из черного полупрозрачного стекла с радужными переливами, разделенная надвое прямой: одна половина – ровная и блестящая, другая покрыта пирамидальным рельефом. Лучшими битами были громадные пуговицы для пальто, вышедшие из моды еще в начале шестидесятых годов – совершенно круглые, из гладкой одноцветной стойкой пластмассы, напоминающей кость, с маленькой цилиндрической петелькой по центру сзади. У меня было три таких пуговицы – черная, белая и голубая. Указательный палец болел под ногтем от щелчков по тяжелой бите, ловкость и глазомер достигали великолепного совершенства…» (Застырец, 2006).