Притча
Притча
ст.слав. – при течь) – короткий рассказ, передающий главную идею в иносказательной форме, посвященный, как правило, нравственному поучению, но не содержащий прямого вывода или наставления. Это земная история, исполненная небесного смысла. Мораль из притчи-рассказа извлекает сам слушающий. Это как бы «поучение примером». «Притча» - слово старославянское, оно означает «случай» с указанием пути – «теча» в смысле «течь», идти. Это что-то необходимое в пути – «при пути». В русской культуре «путь» - это непреходящий символ жизненного пути человека. Так что «притча» - это моральное напутствие, которое заставляет думать, понимать себя, свои поступки, вглядываясь в события, изложенные в этом коротком рассказике. Притча всегда учит нравственности, ее понимание доступно, художественная форма делает ее легко запоминаемой и приятной на слух. В притчах в простых жизненных примерах выражена народная мудрость, обобщен результат наблюдений за человеческой природой, ее сильными и слабыми сторонами. Конечная цель притч – показать нормы нравственного поведения людей. Такими притчами часто пользовался Иисус Христос. Посредством чувств, земных примеров Он разъяснял небесную суть земной жизни. Этот речевой жанр сильно воздействует на человека. Учитель может использовать их при объяснении материала, при разрешении конфликтов, как аргумент в споре. Незаменимы притчи в семейном воспитании, они вполне могут заменить нотации.
Источник: Основы духовной культуры (энциклопедический словарь педагога)
ПРИТЧА
близкий басне небольшой рассказ, содержащий поучение в иносказательной форме, но без морали, без прямого наставления. Мораль каждый извлекает (или не извлекает) из П. сам. Словарь В.И. Даля толкует П. как «поучение в примере». В широкоизвестном сюжете, впервые зафиксированном у Эзопа, отец, видя, что никакие уговоры не могут заставить сыновей жить дружно, велел принести им пучок прутьев и предложил его разом переломить. Как ни силились сыновья, ничего не получилось. Тогда отец развязал пучок и стал давать сыновьям по одному прутику, каждый из которых они без труда переломили. Перед нами простейший вид П. — наглядный пример для доказательства моральной идеи: «Насколько непобедимо согласие, настолько бессилен раздор». Секрет популярности П. кроется не только в специфических особенностях ее содержания и художественной формы, но и в ее доступности для любого слушателя. Язык П. прост, безыскусен, близок к разговорному: слова и выражения даются в их прямом, непосредственном значении, что способствует ясности и точности смысла. П. легко запоминается, прочно держится в сознании. П. соединяет в себе стремление к оценке и обобщению явлений жизни, с одной стороны, с изысканностью содержания и формы в соединении с занимательностью и красочностью повествования — с другой. В отличие от басни, которая сразу преподносит недвусмысленный вывод-мораль, П. имеет более свободную, «открытую» форму. Она требует от слушателя или читателя перенести себя в ситуацию П., активно постигать ее смысл и в этом сближается с загадкой. Будучи аргументом в беседе или споре, П. должна быть разгадана, т. е. сопоставлена, сопережита и понята в результате самостоятельной интеллектуально-нравственной работы человека. Жанр П. дошел до нас из глубин дописьменной древности, возник он на Востоке, где любили говорить загадками, иносказаниями. На рубеже классической эпохи и эллинизма П. попадает в риторскую школу и начинает входить в число подготовительных упражнений, с которых начиналось обучение ритора. Ученика готовили к использованию П. как одного из средств аргументации в публичной речи. Об упражнениях, материалом для которых служила П., мы имеем самые подробные указания в «Приуготовлении к красноречию» Афтония (IV в. н. э.). С конца XVI в. чтение П. Эзопа на языке оригинала включается и в программы западнорусских школ. При составлении «Азбуки» Л.Н. Толстой широко использовал сюжеты П. древнегреческого поэта Эзопа, жившего, по преданию, в VI в. до н. э. Заимствуя сюжеты у Эзопа, Л. Толстой подвергал их коренной переработке, переделке. Фактически создавались произведения по мотивам оригинала, подчиненные учебно-педагогическим целям. Учитель использует в своей речи П. для того, чтобы научить ребят осознанно относиться к своим чувствам, к своему внутреннему миру; в качестве аргумента в беседе или споре. Это может быть и классически завершенная П., и упоминание о распространенных сюжетах, восходящих к древнейшим П. Форма изложения П. всецело определяется задачей речи: она может быть краткой и пространной, чаще — краткой, чтобы не отвлекать внимания от основного хода мысли. Учитель-словесник обращается к П. при анализе многих литературных произведений, так как сюжеты знаменитых П. введены в их художественную ткань (П. об умершем и воскресшем Лазаре в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»; П. о Кифе Мо-киевиче и Мокии Кифовиче в «Мертвых душах» Н.В. Гоголя и др.). На уроках русского языка П. используется как занимательная форма сообщения новых знаний, возбуждающая интерес к определенным фактам языка, постановки проблемных вопросов, активизирующих деятельность учащихся, и в качестве дидактического материала. Учитель-словесник не только должен знать как можно больше П., но и уметь в той или иной ситуации рассказать их так, чтобы ученик за конкретным, понятным ему словом П. сумел открыть ее глубокое значение. Лит.: Прокофьев Н.И. Древнерусские притчи и их место в жанровой системе литературы русского средневековья // Литература Древней Руси: Межвузовский сборник научных трудов. — М., 1988; Его же. Древнерусская притча.— М., 1991; Товстенко 0.0. Специфика притчи как жанра художественного творчества / Притча как архетипическая форма литературы // Вестник Киев, ун-та. Ром.-герм. филология. — Киев, 1989. — Вып. 23. Л.Е. Ту мина
ПРИТЧА
короткий аллегорический рассказ с назидательной ориентацией. Это один из самых древних и самых живучих литературных жанров. Образчики П. встречаются и на шумерских и вавилонских глиняных табличках с клинописью, которые появились за несколько тысячелетий до нашей эры, и в античной литературе (напр., притчи Эзопа, которые относятся к VI в. до н.э.), и в Евангелиях (конец I — начало VI вв.). Анонимные и авторские П. бытуют и сегодня — в публицистике, в ораторской и художественной речи, в речи церковных проповедников. Их можно найти и в Интернете. По характеру и стилистической окраске комментариев (напр., «Прикольно») видно, что сайт «Притча» активно посещают молодые пользователи сети.
Тематика П. связана с важными философскими проблемами бытия, но их принципиальной чертой является примитивизм, потому что они ориентируются на любого слушателя или читателя. В П. обязательно есть какая-то фабула, которая почти всегда связана с повседневной жизнью, обыгрывает хорошо всем знакомые бытовые ситуации. Поскольку П. рассчитана на включение в другой более широкий контекст (ораторское выступление, проповедь, роман или рассказ), она лапидарна: её объём колеблется от 2-3 фраз до 1,5-2 страниц.
Прямая речь — единственная для П. форма передачи чужой речи. Вот характерный пример: Царь призвал мудреца, который жил в его государстве и был известен по всему свету, и сказал ему: «Чтобы лучше управлять страной, я должен как можно больше знать. Научи меня всему, что ты знаешь». «Постараюсь, — ответил мудрец. — По каким дням будем заниматься?». «Ты меня не понял, — сказал царь. — Я царь. И учиться я должен по-царски. У меня много важных дел, мне некогда выслушивать твои уроки. Научи меня всему, что ты знаешь, прямо здесь и сейчас». «В науке нет царских путей», — ответил мудрец.
П. почти всегда обходится без антропонимов. Персонажей в ней мало, и они обозначены как «юноша», «один человек», «царь», «мудрец», «дровосек», «монахи» и т.п. Столь же редки в П. топонимы и вообще какие-то детали, конкретизирующие пространственные и темпоральные параметры текста. Такой редкий случай представляет собой французская П. о Шартрском соборе: Один путник повстречал на дороге человека с тачкой, тяжело гружённой камнями, и спросил его: «Что это ты делаешь?» «Не видишь, что ли, камни везу!» Через некоторое время повстречался ему ещё один человек с такой же тачкой. «Что это ты делаешь?», — спросил его путник. «Зарабатываю на хлеб своей семье», — услышал он в ответ. А третий встречный с тачкой на этот же вопрос ответш ему с гордостью: «Я строю Шартрский собор!»
В таких случаях топонимическая конкретизация носит условный характер. Если бы вместо топонима «Шартрский собор» был какой-нибудь другой, более или менее адекватный по известности и совершенству архитектурных форм, смысл П. не изменился бы.
Говоря о древнерусской П., Д.С. Лихачёв отмечал, что в ней «события не определены ни хронологически, ни территориально, по большей части нет прикрепления к конкретным историческим именам действующих лиц. П. повествует о действительности в обобщённо-трансформированной форме» [Лихачёв 1968: 45]. Эти особенности свойственны и П. нового времени. Но в современной П. регулярно попадаются какие-то приметы времени. П. физика Бернара д Эспанья построена, напр., на приметах XX века: Один марсианин высадился на нашу планету и нашёл долгоиграющую пластинку. Он осмотрел её и сразу заметил: «На этой штуке много бороздок и выпуклостей». Продолжая обследовать найденный предмет, он сказал себе: «Эти выпуклости и бороздки чередуются с определённой регулярностью!» Но это никак не помогло ему обнаружить концерт, который записан на пластинке, и тем более не дало ему никакого представления о том, кто такой дирижёр.
П. — сильное аргументативное средство. Их считают существенным элементом эффективной речи, поскольку с их помощью оратор привлекает слушателей на свою сторону.
Лит.: Агранович С.З., Саморукова И.В. Гармония — цель — гармония. Художественное сознание в зеркале притчи. М., 1997; КЛЭ, т. 6. М., 1971; Лихачёв Д.С. Славянские литературы как система // Славянские литературы: VI Междунар. съезд славистов (Прага, авг. 1968). Доклады сов. делегации. М., 1968; Шабловская И.В. Притча как способ художественного мышления // 8йлсНа ЬоЬегшка: К 70-летию С.В. Николюкина. М., 1992; Эффективная коммуникация: история, теория, практика. Словарь-справочник. М., 2005.
Э.М. Береговская
Тематика П. связана с важными философскими проблемами бытия, но их принципиальной чертой является примитивизм, потому что они ориентируются на любого слушателя или читателя. В П. обязательно есть какая-то фабула, которая почти всегда связана с повседневной жизнью, обыгрывает хорошо всем знакомые бытовые ситуации. Поскольку П. рассчитана на включение в другой более широкий контекст (ораторское выступление, проповедь, роман или рассказ), она лапидарна: её объём колеблется от 2-3 фраз до 1,5-2 страниц.
Прямая речь — единственная для П. форма передачи чужой речи. Вот характерный пример: Царь призвал мудреца, который жил в его государстве и был известен по всему свету, и сказал ему: «Чтобы лучше управлять страной, я должен как можно больше знать. Научи меня всему, что ты знаешь». «Постараюсь, — ответил мудрец. — По каким дням будем заниматься?». «Ты меня не понял, — сказал царь. — Я царь. И учиться я должен по-царски. У меня много важных дел, мне некогда выслушивать твои уроки. Научи меня всему, что ты знаешь, прямо здесь и сейчас». «В науке нет царских путей», — ответил мудрец.
П. почти всегда обходится без антропонимов. Персонажей в ней мало, и они обозначены как «юноша», «один человек», «царь», «мудрец», «дровосек», «монахи» и т.п. Столь же редки в П. топонимы и вообще какие-то детали, конкретизирующие пространственные и темпоральные параметры текста. Такой редкий случай представляет собой французская П. о Шартрском соборе: Один путник повстречал на дороге человека с тачкой, тяжело гружённой камнями, и спросил его: «Что это ты делаешь?» «Не видишь, что ли, камни везу!» Через некоторое время повстречался ему ещё один человек с такой же тачкой. «Что это ты делаешь?», — спросил его путник. «Зарабатываю на хлеб своей семье», — услышал он в ответ. А третий встречный с тачкой на этот же вопрос ответш ему с гордостью: «Я строю Шартрский собор!»
В таких случаях топонимическая конкретизация носит условный характер. Если бы вместо топонима «Шартрский собор» был какой-нибудь другой, более или менее адекватный по известности и совершенству архитектурных форм, смысл П. не изменился бы.
Говоря о древнерусской П., Д.С. Лихачёв отмечал, что в ней «события не определены ни хронологически, ни территориально, по большей части нет прикрепления к конкретным историческим именам действующих лиц. П. повествует о действительности в обобщённо-трансформированной форме» [Лихачёв 1968: 45]. Эти особенности свойственны и П. нового времени. Но в современной П. регулярно попадаются какие-то приметы времени. П. физика Бернара д Эспанья построена, напр., на приметах XX века: Один марсианин высадился на нашу планету и нашёл долгоиграющую пластинку. Он осмотрел её и сразу заметил: «На этой штуке много бороздок и выпуклостей». Продолжая обследовать найденный предмет, он сказал себе: «Эти выпуклости и бороздки чередуются с определённой регулярностью!» Но это никак не помогло ему обнаружить концерт, который записан на пластинке, и тем более не дало ему никакого представления о том, кто такой дирижёр.
П. — сильное аргументативное средство. Их считают существенным элементом эффективной речи, поскольку с их помощью оратор привлекает слушателей на свою сторону.
Лит.: Агранович С.З., Саморукова И.В. Гармония — цель — гармония. Художественное сознание в зеркале притчи. М., 1997; КЛЭ, т. 6. М., 1971; Лихачёв Д.С. Славянские литературы как система // Славянские литературы: VI Междунар. съезд славистов (Прага, авг. 1968). Доклады сов. делегации. М., 1968; Шабловская И.В. Притча как способ художественного мышления // 8йлсНа ЬоЬегшка: К 70-летию С.В. Николюкина. М., 1992; Эффективная коммуникация: история, теория, практика. Словарь-справочник. М., 2005.
Э.М. Береговская
Источник: Словарь по риторике языкознанию и эффективному общению.
