надзиратель в учебном заведении (гимназии, реальном училище), следивший за поведением учащихся.
О гимназии 1890-х гг.: «За нашим поведением следили еще “педеля” – сторожа-дядьки из бывших солдат. Они ходили в замасленных, потрепанных сюртуках и держали себя не без важности. Трое из них особенно запомнились мне. Один… подвизался, в младших классах. За фискальство его терпеть не могли. Он только и делал, что “записывал”… Был вроде гимназического полицейского. Хуже, ядовитей был другой педель, в старших классах, – Сухорукий Касьян. Подобно Коновалу, он рыскал по городу, чтобы “ловить”» гимназистов, но в то время как Коновал бродил по улицам, Сухорукий имел возможность в вечернее время забираться в более темные места – боковые аллеи скверов. В результате иногда “улов” оказывался серьёзным, и тогда приходилось откупаться значительной суммой. Вообще же было благоразумнее регулярно платить ему “рубль”, а иногда, когда утром он подходил, говоря: “А вчера я вас видел, господин Блонский, в парке”,– и набавлять. Словом, своим сыском он пользовался как средством наживы. Несколько в другом духе был Захар, сторож при раздевалке старших классов. Никаким сыском он не занимался, а “рубля” не чуждался. Но этот “рубль” был не откупом, а платой за укрывательство. Например, являться в гимназию без ранца запрещалось, а мы стремились ходить без него. Выход из положения был таков: ранец хранился у Захара и в случае проверки, значит, был налицо. Уходить из гимназии не вовремя запрещалось, и двери были на запоре, но мы все же удирали, так как Захар выпускал нас. Он же продавал тетради забывшим их дома. Словом, оказывал ряд мелких, но важных услуг, конечно, только тем, кто платил ему» (Блонский, [1941] 1971, 34).
О гимназии в нач. 1900-х гг.: «Малыши – приготовишки и первоклассники… если и решались вылезти в сад, то держались в тех районах, где прогуливались, наблюдая за порядком, педеля, которых мы называли “дедушками”, ибо оба они были весьма преклонного возраста – оба начинали свою солдатскую службу еще при Николае I… Эта наша постоянная возня… замечена была Довжиком, “помощником классного наставника”, как называлась его должность, – что-то вроде воспитателя. Этот Довжик был пронырливой бестией и постоянно совал свой красный нос куда не спрашивают. Он оказался и на галёрке театра, на пьесе, которую нам не разрешалось смотреть, и на улице вечером, в тот час, когда уже не полагалось выходить из дому, и как раз на той самой, по которой возвращались с вечеринки загулявшие гимназисты. А то прокрадывался в ближайшее соседство с какой-нибудь группой гимназистов, считавшей себя в полной безопасности в своем убежище где-нибудь в глухом углу городского сада, и его настороженное ухо ловило совсем не предназначенные для оглашения разговоры. И хорошо еще, если на другой день собеседники приглашались для “внушения” только к директору, а не к жандармскому полковнику. Восьмиклассники пробовали его бить: задавали ему хорошую взбучку, накрыв шинелями. Но это ничуть не умеряло его рвения. Наконец нащупали его слабую струнку, нашил способ его обезвредить, способ, правда, не всегда доступный, ибо сопряженный с некоторыми тратами: его надо было подпоить. Тогда он становился кротким, мягким и забывчивым. Сколотилась даже пьянствующая компания из старших гимназистов с Довжиком во главе, созданная якобы только для его отвлечения от шпионства» (Конашевич, 1968, 138).
О реальном училище 1905–1906 гг.: «Открыли наконец и для мальчиков реальное училище, в которое поступил и я… Педеля таскались по квартирам иногородних учеников, живших “на хлебах”, рылись в сундучках, искали прокламации, которые в ту пору, размноженные на гектографе, появились во множестве» (Кузьмин, [1964] 1990, 81).