КОСТЁР

«1. Горящая или подготовленная для горения куча хвороста, дров и т. п.» (Словарь, 1956–5, 1516). Разводить костёр, сидеть у костра - вид детско-подросткового времяпрепровождения.
О 1940-х – 1970-х гг.: «Дети любят разводить костры… Даже в городе, только сойдет снег, собираются они шумными табунками где-нибудь на пустырях, и глухих задворках, и первым делом разжигают костер» (Дедов, 1991, 138).
О девочке 7–15 лет в селе Ольховка Шадринского района в 1992–2000 гг.: «Наступал вечер – время с 5 до 12.30 часов ночи, когда я жгла костер с другими ребятами. Ещё днем я и другие решали, что “после коров”, то есть после того как пригонят коров с пастбища пастухи и коровы придут домой; после поливки (если стоял жаркий день, необходимо поливать выращиваемые в огороде и в саду овощи и ягоды непременно после захода солнца – чтобы влага пропитала землю в течение ночи и всё подросло) ребята начинают собираться на берегу. Решаем, кто что принесет из дома для того, чтобы не просто посидеть у костра, а ещё печёнки испечь. Печёнки – запекающаяся в углях картошка в кожуре. Я несу зелёный лук с огорода, соль (если нарос – редис, огурцы – всё распределяем), остальные – кто хлеб, кто картофель. Распределение происходит следующим образом: один за другим говорит, кто что может принести, например: “Я могу принести хлеб, соль, а картофель – нет, у нас его мало (кончился, с ростками и пр.)” Другой: “Я принесу картошку, у нас её много”. Все расходятся по домам, приносят кто что смог, после идём за дровами для разжигания костра. Я с подругой направляемся в заулок (проход между нашим и соседним домом – выход на поскотину, за огороды, где пасут коров), надеемся найти там щепки, стащить пару полешек у дяди Паши – нашего соседа. Если удаётся – бежим к месту разжигания костра и хвастаем: “Мы стащили большое полено, смотрите”… Другие тоже приносят свои “находки”. Моего брата отправляем домой за спичками, но ему их не дают, так как считают его ещё маленьким (он жёг с нами костры с 1995 по 2000 г., ему было 8–13 лет), поэтому иду я. Принесла спички. Сложенные в кучу дрова поджигаются, где положена береста или бумага, солома, сухая крапива – всё легковоспламеняющиеся, что было найдено нами на мусорках. Костёр горит, я и другие учиняем прыжки через него: попеременке, одни один за другим прыгаем, но недолго. После сидим возле костра на досках, брёвнах, корточках и рассказываем страшные истории, случаи и пр. (иногда придумываем сами). Следим за костром, подбрасываем дрова, когда прогорает – закидываем в угли печёнки и зарываем. Ждём минут 15– 20, достаем одну – смотрим, если готова, то достаём все, нет – кладем обратно. Готовность определяем так: берём печенку, протыкаем проволокой или палкой посередине; если она проходит свободно сквозь неё, то значит картошка испеклась. После того как печенки достаты, мы садимся ужинать. (В этот вечер мало кто из нас ужинал дома). Попадается полусырая печёнка – выкидываю её в реку, другие следуют моему примеру. Не всегда костер жёгся для того, чтобы испечь печёнки. Практиковалась традиция простых посиделок – с капанием горящего целлофана, пластмассы. Находили полиэтиленовые пакеты, пластмассы, поджигали их с одной стороны, с другой держали, горящая часть начинала капать. Если горит целлофан – капают чёрные капли, если цветная пластмасса, то своим цветом, в зависимости от цвета самой вещи. Получалось очень интересно, если капаешь на одну поверхность – выкладываешь узор. Мальчишки устаивали военные игры: бомбили мнимых немцев, капали, кричали: “Фашистов мочи”, “Бомби немцев” и др. Следующий раз, когда жгли на этом же месте костёр – рассматривали следы прошлых “бомбёжек” и “узоров”, вспоминали, смеялись. Практика разжигания вечерних костров к нам пришла от моего старшего брата, который жёг его со своими друзьями. Сначала, когда мне было 7– 10 лет, я сидела с ними возле костра, после, в возрасте 10–15 лет, мы разжигали свои. Именно в 7–10 лет (19921995 гг.) разжигание костра сводилось к тому, чтобы устроить взрывы. Находили старые баллоны из-под дихлофоса, шифер – всё закладывалось в горящий костер, а я и другие бежали на безопасное расстояние. Ждём взрыва. Происходит взрыв, и мы веселые идём к костру» (009). Печь на костре картошку, яйца, хлеб, сосиски.
О 1880 г.: «Надя… увидела деревенских ребятишек у костра. “Давай спустимся к ним!” – попросила она мать. И обе… сбежали вниз. Ребятишки сидели вокруг угасающего костра, каждый с прутиком в руке, которым они что-то осторожно перекатывали в жаркой золе. “Здравствуйте, дети! Картошку печёте?” – обратилась к ним Елизавета Васильевна… Мальчик… объяснил: “Мы не картошку. Её давно всю слопали. Птичьи яйца печём. Угощайтесь, барышня”, – выкатил он несколько крохотных яичек, взял их в руки и, перекатывая с ладони на ладонь, протянул Наде» (Воскресенская, 1973, 98).
О с. Ожогино Шатровского р-на в 1990 г.: «Когда я была в 1 классе, мы ходили в поход всем классом вместе с первой учительницей. Взяли картошку, различные походные вещи и решили: разведем костер и будем печь печенки. А ещё я вспоминаю, как перед первым классом мы с мальчиками выходили к озеру, в Кислый сад (так у нас зовут место, где растут яблочки-дички, черемуха, березы, тополя…) и пекли печёнки. Так было вкусно и весело! Ну а в школьной жизни костров, печёнок из картошки, походов – было немало» (154).
О с. Ушаковском Катайского р-на в 1993–1994 гг.: «Печёнки – запечённая в костре картошка. Как они пекутся, я узнала где-то в 6–7 лет. Мы с родителями и их друзьями ездили отдыхать на речку, где разжигали костер: сначала мы жарили шашлык, иногда варили уху; а когда от костра оставались одни горячие угли, в них мы забрасывали картошку. На природе она казалась необычайно вкусной» (139).
О девочке 8–10 лет в г. Далматово в 1995–1997 гг.: «Накануне вся наша улица копала картошку. Вечером мой брат с друзьями собрались в огороде, где была посажена раньше картошка. Они сделали лавки из досок и кирпичей и разожгли костер. Я подбежала позже, когда картошка уже была в костре. Они сидели у костра, разговаривали и пугали, что меня заберет НЛО. Позже печёнки были готовы. Мы ели их с солью. На свежем воздухе они казались очень вкусными» (136).
О девочке 11–12 лет в с. Костыгин Лог Целинного рна в 1996–1997 гг.: «Я очень любила собираться с друзьями в лесу вечером и печь печёнки (картошку) на костре. Собирались мы с обеда. Я, моя сестра (тоже 11– 12 лет) набирали дома картошку помельче, складывали в пакет, потом ещё соль в спичечный коробок насыпали и лук зелёный, (перья) брали – всё это в сумку складывали. Этот набор продовольствия оставался ждать вечера. А мы с сестрой брали тачку, шли в лес и собирали дрова, ветки, то, что можно сжечь, чтобы угли были. У нас был лес рядом, березовый. В лесу у нас было место, где был выложен из кирпичей костёр и в две рядом стоящие березы была вколочена доска – это была лавка. Вот к этому месту мы с сестрой дрова свозили. Сестра тачку возила, а я в неё дрова складывала. Когда темнело, я брала сумку с продовольствием, и мы с сестрой шли в лес. Я зажигала костёр, потихоньку собирались все друзья. Пока горел костер, мы разговаривали, была гитара. Один мальчик хорошо играл на ней, и мы пели песни под гитару. Я очень любила их петь. Когда угли появлялись в костре, они чуть отодвигались, чтобы костер продолжал гореть, а в углях можно было жарить печенки. Я складывала несколько картофелин к углям и присыпала их этими углями. С этого момента все с нетерпением ждали, когда печенки будут готовы. После последней съеденной печёнки мальчики костер тушили и расходились все домой» (137).
О девочке 11–15 лет в Шадринске в 1997–2001 гг.: «В лагере на “костре” мы с ребятами из отряда (мои одногодки) брали картофель, зарывали его под угли (в землю перед разведением костра). Он пёкся и в конце “костра” доставали его и ели. Картошка была горячая и очень-очень вкусная. В основном, этим занимались вожатые-мужчины или мальчики из отряда. Когда картошка остывала, на палочках жарили хлеб и ели слегка поджаренный хлеб (чуток обугленный даже) и горячую картошку, от которой все руки были черные. Обжигаясь, картошку перекидывали из руки в руку и потихоньку чистили. Иногда старший брат (1980 г. р.) брал меня с собой купаться на котлован или озеро (в Красную Ниву или Красную Звезду), тогда он и его друзья разжигали костёр, и мы жарили сосиски, надевая их на веточки. После купания горячие сосиски казались безумно вкусными!» (132).
О девочке 10–13 лет в с. Карачельском Шумихинского р-на в конце 1990-х – нач. 2000-х гг.: «Когда мы в детстве ходили в поход в лес, мы жарили на углях печёнки (картошку), она обугливалась, и когда мы её ели, у нас были грязные руки, лицо, вокруг губ. Также мы жарили на палочках хлеб, яблоки, в общем, всё, что было, в лучшем случае – сосиски. Когда мы ездили в лес, мы родителям не говорили, ездили на велосипедах. Брали с собой все, что было дома; а если дома были родители, чтобы они не догадались, я в огороде собирала все, что можно: огурцы, помидоры, редиску, зелёный лук… а дома по-тихому насыпала соли в спичечный коробок и брала несколько кусочков хлеба» (142). Бросать в костёр боеприпасы - вид детско-подросткового озорства.
О Москве середины 1940-х гг.: «После боев в Подмосковье осталось много боеприпасов, разбросанных по лесам и оврагам. Мы обращались с ними довольно бесцеремонно: бросали в костёр, ожидая в кустах, когда бабахнет, прятали в тайниках» (Лучков, 2006, 86).