«2. У пионеров – торжественный сбор у зажженного костра или у его имитации» (Словарь, 1956– 5, 1516). У пионерского костра проводились воспитательные беседы, встречи с участниками революции, войны, передовиками труда; обсуждались пионерские дела. Пионерские костры «обычно завершаются художественной самодеятельностью пионеров: пением, плясками, декламацией и т. п.» (ПС, 1960–1, 566). «Первый пионерский отряд был создан 13 февраля 1922 г. дружными усилиями комсомольцев ячейки 16–й типографии Краснопресненского района Москвы… А 7 мая в Сокольниках состоялся массовый пионерский праздник первого костра. Этот день был выбран не случайно. Пионерский праздник был противопоставлен традиционному дню скаутов, который в честь их “покровителя” – “святого Георгия Победоносца” – проводился обычно 6 мая» (Яковлев, 1962, 36–37).
О начале 1930-х гг. в Шадринске: «После окончания учебного года некоторые пионеры нашей школы отдыхали в пионерском лагере… В те годы одной из замечательных традиций пионерской орг-ции были пионерские костры. Костер устраивался при открытии и после закрытия смены, изредка во время смены. Интересно они проводились: к костру готовили художественные номера, выступали чтецы, танцоры, исполняли инсценировки. Помню, как Сережа Соколов рассказывал забавные шутки, юморески. Он был любимцем пионеров. Мы от души смеялись, слушая его. просили повторить полюбившуюся нам юмореску “Подальше положишь – поближе возьмешь” и готовы были эту юмореску слушать без конца. Пионерка Леля Потапова выступала на костре с русской пляской. В пионерский лагерь и из него мы всегда шли пешком под дробь барабана» (Такунцева, [1989] 2002, 44).
О 1935–1937 гг.: «Пионерский костер, заканчивающий нашу смену, остался навсегда как самое яркое впечатление детства… Был подготовлен большой концерт художественной самодеятельности силами всех отрядов. В лесу…, на фоне моря стояла летняя эстрада… У эстрады на скамейках и прямо на траве расселись ребята… Огромная луна освещала эту картину… Рядом сверкало под луной море. В стороне от эстрады, посреди большой поляны был приготовлен костёр, сложенный из бревен, покрытых дровами и хворостом. После ужина сюда собрался весь лагерь… Празднично одетые в белые костюмы сидели притихшие ребята. Концерт открывал конферанс – Почтальон. Он читал смешные письма, в которых с юмором рассказывалось о трудностях работы почтальона… Пока шёл концерт, ребята то притихшие слушали чтецов и певцов, то весело аплодировали танцорам, то дружно смеялись веселым сценкам и шуткам своих товарищей. Но вот концерт окончен и все разместились на поляне вокруг костра. Тёплые слова приветствия начальника лагеря, песня “Взвейтесь кострами”, и фейерверком вспыхивает костёр! Музыка, смех, крики сливаются в радостный счастливый гул ребячьих голосов. “Костер” объявлен до утра! И вот все танцуют вокруг костра “бешеную польку”. Так весело, что мы с Тамочкой скачем в смешном весёлом танце, хохоча и подпрыгивая, чуть не залезаем в костер. Чьи-то руки оттаскивают нас от груды углей, а мы, смеясь, мчимся дальше по кругу… И вот, уже собравшись у догорающего костра, все вместе дружно поем: “Эх, хорошо в стране советской жить!..” …Уже светлеет небо, а нас никто не гонит спать. И, побродив ещё немного, мы медленно идём в спальни…» (Кубанева, 1988).
О работе пионерских отрядов во вт. пол. 1940-х – начале 1950-х гг.: «Иногда организуются “пионерские костры” – летом пионеры собираются вокруг костра, ведутся беседы, поются песни, устраиваются пляски; зимой в помещении при помощи электрического освещения создается декорация костра» (Медынский, 1955, 95).
О 1950-х гг.: «Чтоб получше провести / Наш костер прощальный, / Мы теперь часов с шести / Пляшем утром в спальне…/ День другой и трое суток / Подготовка длится. / У танцоров почему-то / Побледнели лица… / Нету сил у нас идти / На костёр прощальный. / Нам бы только доползти / Как-нибудь до спальни! / Костёр придётся отложить, / Подольше в лагере пожить!» (Барто, [1959] 1969–1, 344–346).
О Свердловске в середине 1960-х гг. «Лагерная смена заканчивается. Вечером нас одели потеплее и повели в лес. На лесной поляне вожатые разожгли большой костёр. Огонь взметнулся высоко к небу. Ребята стали веселиться, бегать вокруг костра, кричать. Потом все уселись вокруг и стали петь песни» (Смирнова, 2005).
О нач. 1970-х гг.: «Снилась Васе праздничная линейка в школьном коридоре. Ребята раздобыли двухсотваттную электрическую лампу, установили её внутрь опрокинутой табуретки, обложили берёзовыми поленьями, на которые кинули несколько галстуков. Эта лампа с поленьями должна была изображать пионерский костер. Погасили свет в коридоре, и прозвучал торжественный голос вожатого: “Председатель совета дружины Лена Тихогромова, зажгите пионерский костер!” И тогда заиграл горн, рассыпалась барабанная дробь, и вышла крайняя правофланговая Леночка, и включила лампу, а алое пламя костра озарило её одухотворенное личико» (Карпунин, 1975, 80).
КОСТЁР
КОСТЁР
Источник: Энциклопедический словарь русского детства В двух томах.
КОСТЁР
«1. Горящая или подготовленная для горения куча хвороста, дров и т. п.» (Словарь, 1956–5, 1516). Разводить костёр, сидеть у костра - вид детско-подросткового времяпрепровождения.
О 1940-х – 1970-х гг.: «Дети любят разводить костры… Даже в городе, только сойдет снег, собираются они шумными табунками где-нибудь на пустырях, и глухих задворках, и первым делом разжигают костер» (Дедов, 1991, 138).
О девочке 7–15 лет в селе Ольховка Шадринского района в 1992–2000 гг.: «Наступал вечер – время с 5 до 12.30 часов ночи, когда я жгла костер с другими ребятами. Ещё днем я и другие решали, что “после коров”, то есть после того как пригонят коров с пастбища пастухи и коровы придут домой; после поливки (если стоял жаркий день, необходимо поливать выращиваемые в огороде и в саду овощи и ягоды непременно после захода солнца – чтобы влага пропитала землю в течение ночи и всё подросло) ребята начинают собираться на берегу. Решаем, кто что принесет из дома для того, чтобы не просто посидеть у костра, а ещё печёнки испечь. Печёнки – запекающаяся в углях картошка в кожуре. Я несу зелёный лук с огорода, соль (если нарос – редис, огурцы – всё распределяем), остальные – кто хлеб, кто картофель. Распределение происходит следующим образом: один за другим говорит, кто что может принести, например: “Я могу принести хлеб, соль, а картофель – нет, у нас его мало (кончился, с ростками и пр.)” Другой: “Я принесу картошку, у нас её много”. Все расходятся по домам, приносят кто что смог, после идём за дровами для разжигания костра. Я с подругой направляемся в заулок (проход между нашим и соседним домом – выход на поскотину, за огороды, где пасут коров), надеемся найти там щепки, стащить пару полешек у дяди Паши – нашего соседа. Если удаётся – бежим к месту разжигания костра и хвастаем: “Мы стащили большое полено, смотрите”… Другие тоже приносят свои “находки”. Моего брата отправляем домой за спичками, но ему их не дают, так как считают его ещё маленьким (он жёг с нами костры с 1995 по 2000 г., ему было 8–13 лет), поэтому иду я. Принесла спички. Сложенные в кучу дрова поджигаются, где положена береста или бумага, солома, сухая крапива – всё легковоспламеняющиеся, что было найдено нами на мусорках. Костёр горит, я и другие учиняем прыжки через него: попеременке, одни один за другим прыгаем, но недолго. После сидим возле костра на досках, брёвнах, корточках и рассказываем страшные истории, случаи и пр. (иногда придумываем сами). Следим за костром, подбрасываем дрова, когда прогорает – закидываем в угли печёнки и зарываем. Ждём минут 15– 20, достаем одну – смотрим, если готова, то достаём все, нет – кладем обратно. Готовность определяем так: берём печенку, протыкаем проволокой или палкой посередине; если она проходит свободно сквозь неё, то значит картошка испеклась. После того как печенки достаты, мы садимся ужинать. (В этот вечер мало кто из нас ужинал дома). Попадается полусырая печёнка – выкидываю её в реку, другие следуют моему примеру. Не всегда костер жёгся для того, чтобы испечь печёнки. Практиковалась традиция простых посиделок – с капанием горящего целлофана, пластмассы. Находили полиэтиленовые пакеты, пластмассы, поджигали их с одной стороны, с другой держали, горящая часть начинала капать. Если горит целлофан – капают чёрные капли, если цветная пластмасса, то своим цветом, в зависимости от цвета самой вещи. Получалось очень интересно, если капаешь на одну поверхность – выкладываешь узор. Мальчишки устаивали военные игры: бомбили мнимых немцев, капали, кричали: “Фашистов мочи”, “Бомби немцев” и др. Следующий раз, когда жгли на этом же месте костёр – рассматривали следы прошлых “бомбёжек” и “узоров”, вспоминали, смеялись. Практика разжигания вечерних костров к нам пришла от моего старшего брата, который жёг его со своими друзьями. Сначала, когда мне было 7– 10 лет, я сидела с ними возле костра, после, в возрасте 10–15 лет, мы разжигали свои. Именно в 7–10 лет (19921995 гг.) разжигание костра сводилось к тому, чтобы устроить взрывы. Находили старые баллоны из-под дихлофоса, шифер – всё закладывалось в горящий костер, а я и другие бежали на безопасное расстояние. Ждём взрыва. Происходит взрыв, и мы веселые идём к костру» (009). Печь на костре картошку, яйца, хлеб, сосиски.
О 1880 г.: «Надя… увидела деревенских ребятишек у костра. “Давай спустимся к ним!” – попросила она мать. И обе… сбежали вниз. Ребятишки сидели вокруг угасающего костра, каждый с прутиком в руке, которым они что-то осторожно перекатывали в жаркой золе. “Здравствуйте, дети! Картошку печёте?” – обратилась к ним Елизавета Васильевна… Мальчик… объяснил: “Мы не картошку. Её давно всю слопали. Птичьи яйца печём. Угощайтесь, барышня”, – выкатил он несколько крохотных яичек, взял их в руки и, перекатывая с ладони на ладонь, протянул Наде» (Воскресенская, 1973, 98).
О с. Ожогино Шатровского р-на в 1990 г.: «Когда я была в 1 классе, мы ходили в поход всем классом вместе с первой учительницей. Взяли картошку, различные походные вещи и решили: разведем костер и будем печь печенки. А ещё я вспоминаю, как перед первым классом мы с мальчиками выходили к озеру, в Кислый сад (так у нас зовут место, где растут яблочки-дички, черемуха, березы, тополя…) и пекли печёнки. Так было вкусно и весело! Ну а в школьной жизни костров, печёнок из картошки, походов – было немало» (154).
О с. Ушаковском Катайского р-на в 1993–1994 гг.: «Печёнки – запечённая в костре картошка. Как они пекутся, я узнала где-то в 6–7 лет. Мы с родителями и их друзьями ездили отдыхать на речку, где разжигали костер: сначала мы жарили шашлык, иногда варили уху; а когда от костра оставались одни горячие угли, в них мы забрасывали картошку. На природе она казалась необычайно вкусной» (139).
О девочке 8–10 лет в г. Далматово в 1995–1997 гг.: «Накануне вся наша улица копала картошку. Вечером мой брат с друзьями собрались в огороде, где была посажена раньше картошка. Они сделали лавки из досок и кирпичей и разожгли костер. Я подбежала позже, когда картошка уже была в костре. Они сидели у костра, разговаривали и пугали, что меня заберет НЛО. Позже печёнки были готовы. Мы ели их с солью. На свежем воздухе они казались очень вкусными» (136).
О девочке 11–12 лет в с. Костыгин Лог Целинного рна в 1996–1997 гг.: «Я очень любила собираться с друзьями в лесу вечером и печь печёнки (картошку) на костре. Собирались мы с обеда. Я, моя сестра (тоже 11– 12 лет) набирали дома картошку помельче, складывали в пакет, потом ещё соль в спичечный коробок насыпали и лук зелёный, (перья) брали – всё это в сумку складывали. Этот набор продовольствия оставался ждать вечера. А мы с сестрой брали тачку, шли в лес и собирали дрова, ветки, то, что можно сжечь, чтобы угли были. У нас был лес рядом, березовый. В лесу у нас было место, где был выложен из кирпичей костёр и в две рядом стоящие березы была вколочена доска – это была лавка. Вот к этому месту мы с сестрой дрова свозили. Сестра тачку возила, а я в неё дрова складывала. Когда темнело, я брала сумку с продовольствием, и мы с сестрой шли в лес. Я зажигала костёр, потихоньку собирались все друзья. Пока горел костер, мы разговаривали, была гитара. Один мальчик хорошо играл на ней, и мы пели песни под гитару. Я очень любила их петь. Когда угли появлялись в костре, они чуть отодвигались, чтобы костер продолжал гореть, а в углях можно было жарить печенки. Я складывала несколько картофелин к углям и присыпала их этими углями. С этого момента все с нетерпением ждали, когда печенки будут готовы. После последней съеденной печёнки мальчики костер тушили и расходились все домой» (137).
О девочке 11–15 лет в Шадринске в 1997–2001 гг.: «В лагере на “костре” мы с ребятами из отряда (мои одногодки) брали картофель, зарывали его под угли (в землю перед разведением костра). Он пёкся и в конце “костра” доставали его и ели. Картошка была горячая и очень-очень вкусная. В основном, этим занимались вожатые-мужчины или мальчики из отряда. Когда картошка остывала, на палочках жарили хлеб и ели слегка поджаренный хлеб (чуток обугленный даже) и горячую картошку, от которой все руки были черные. Обжигаясь, картошку перекидывали из руки в руку и потихоньку чистили. Иногда старший брат (1980 г. р.) брал меня с собой купаться на котлован или озеро (в Красную Ниву или Красную Звезду), тогда он и его друзья разжигали костёр, и мы жарили сосиски, надевая их на веточки. После купания горячие сосиски казались безумно вкусными!» (132).
О девочке 10–13 лет в с. Карачельском Шумихинского р-на в конце 1990-х – нач. 2000-х гг.: «Когда мы в детстве ходили в поход в лес, мы жарили на углях печёнки (картошку), она обугливалась, и когда мы её ели, у нас были грязные руки, лицо, вокруг губ. Также мы жарили на палочках хлеб, яблоки, в общем, всё, что было, в лучшем случае – сосиски. Когда мы ездили в лес, мы родителям не говорили, ездили на велосипедах. Брали с собой все, что было дома; а если дома были родители, чтобы они не догадались, я в огороде собирала все, что можно: огурцы, помидоры, редиску, зелёный лук… а дома по-тихому насыпала соли в спичечный коробок и брала несколько кусочков хлеба» (142). Бросать в костёр боеприпасы - вид детско-подросткового озорства.
О Москве середины 1940-х гг.: «После боев в Подмосковье осталось много боеприпасов, разбросанных по лесам и оврагам. Мы обращались с ними довольно бесцеремонно: бросали в костёр, ожидая в кустах, когда бабахнет, прятали в тайниках» (Лучков, 2006, 86).
О 1940-х – 1970-х гг.: «Дети любят разводить костры… Даже в городе, только сойдет снег, собираются они шумными табунками где-нибудь на пустырях, и глухих задворках, и первым делом разжигают костер» (Дедов, 1991, 138).
О девочке 7–15 лет в селе Ольховка Шадринского района в 1992–2000 гг.: «Наступал вечер – время с 5 до 12.30 часов ночи, когда я жгла костер с другими ребятами. Ещё днем я и другие решали, что “после коров”, то есть после того как пригонят коров с пастбища пастухи и коровы придут домой; после поливки (если стоял жаркий день, необходимо поливать выращиваемые в огороде и в саду овощи и ягоды непременно после захода солнца – чтобы влага пропитала землю в течение ночи и всё подросло) ребята начинают собираться на берегу. Решаем, кто что принесет из дома для того, чтобы не просто посидеть у костра, а ещё печёнки испечь. Печёнки – запекающаяся в углях картошка в кожуре. Я несу зелёный лук с огорода, соль (если нарос – редис, огурцы – всё распределяем), остальные – кто хлеб, кто картофель. Распределение происходит следующим образом: один за другим говорит, кто что может принести, например: “Я могу принести хлеб, соль, а картофель – нет, у нас его мало (кончился, с ростками и пр.)” Другой: “Я принесу картошку, у нас её много”. Все расходятся по домам, приносят кто что смог, после идём за дровами для разжигания костра. Я с подругой направляемся в заулок (проход между нашим и соседним домом – выход на поскотину, за огороды, где пасут коров), надеемся найти там щепки, стащить пару полешек у дяди Паши – нашего соседа. Если удаётся – бежим к месту разжигания костра и хвастаем: “Мы стащили большое полено, смотрите”… Другие тоже приносят свои “находки”. Моего брата отправляем домой за спичками, но ему их не дают, так как считают его ещё маленьким (он жёг с нами костры с 1995 по 2000 г., ему было 8–13 лет), поэтому иду я. Принесла спички. Сложенные в кучу дрова поджигаются, где положена береста или бумага, солома, сухая крапива – всё легковоспламеняющиеся, что было найдено нами на мусорках. Костёр горит, я и другие учиняем прыжки через него: попеременке, одни один за другим прыгаем, но недолго. После сидим возле костра на досках, брёвнах, корточках и рассказываем страшные истории, случаи и пр. (иногда придумываем сами). Следим за костром, подбрасываем дрова, когда прогорает – закидываем в угли печёнки и зарываем. Ждём минут 15– 20, достаем одну – смотрим, если готова, то достаём все, нет – кладем обратно. Готовность определяем так: берём печенку, протыкаем проволокой или палкой посередине; если она проходит свободно сквозь неё, то значит картошка испеклась. После того как печенки достаты, мы садимся ужинать. (В этот вечер мало кто из нас ужинал дома). Попадается полусырая печёнка – выкидываю её в реку, другие следуют моему примеру. Не всегда костер жёгся для того, чтобы испечь печёнки. Практиковалась традиция простых посиделок – с капанием горящего целлофана, пластмассы. Находили полиэтиленовые пакеты, пластмассы, поджигали их с одной стороны, с другой держали, горящая часть начинала капать. Если горит целлофан – капают чёрные капли, если цветная пластмасса, то своим цветом, в зависимости от цвета самой вещи. Получалось очень интересно, если капаешь на одну поверхность – выкладываешь узор. Мальчишки устаивали военные игры: бомбили мнимых немцев, капали, кричали: “Фашистов мочи”, “Бомби немцев” и др. Следующий раз, когда жгли на этом же месте костёр – рассматривали следы прошлых “бомбёжек” и “узоров”, вспоминали, смеялись. Практика разжигания вечерних костров к нам пришла от моего старшего брата, который жёг его со своими друзьями. Сначала, когда мне было 7– 10 лет, я сидела с ними возле костра, после, в возрасте 10–15 лет, мы разжигали свои. Именно в 7–10 лет (19921995 гг.) разжигание костра сводилось к тому, чтобы устроить взрывы. Находили старые баллоны из-под дихлофоса, шифер – всё закладывалось в горящий костер, а я и другие бежали на безопасное расстояние. Ждём взрыва. Происходит взрыв, и мы веселые идём к костру» (009). Печь на костре картошку, яйца, хлеб, сосиски.
О 1880 г.: «Надя… увидела деревенских ребятишек у костра. “Давай спустимся к ним!” – попросила она мать. И обе… сбежали вниз. Ребятишки сидели вокруг угасающего костра, каждый с прутиком в руке, которым они что-то осторожно перекатывали в жаркой золе. “Здравствуйте, дети! Картошку печёте?” – обратилась к ним Елизавета Васильевна… Мальчик… объяснил: “Мы не картошку. Её давно всю слопали. Птичьи яйца печём. Угощайтесь, барышня”, – выкатил он несколько крохотных яичек, взял их в руки и, перекатывая с ладони на ладонь, протянул Наде» (Воскресенская, 1973, 98).
О с. Ожогино Шатровского р-на в 1990 г.: «Когда я была в 1 классе, мы ходили в поход всем классом вместе с первой учительницей. Взяли картошку, различные походные вещи и решили: разведем костер и будем печь печенки. А ещё я вспоминаю, как перед первым классом мы с мальчиками выходили к озеру, в Кислый сад (так у нас зовут место, где растут яблочки-дички, черемуха, березы, тополя…) и пекли печёнки. Так было вкусно и весело! Ну а в школьной жизни костров, печёнок из картошки, походов – было немало» (154).
О с. Ушаковском Катайского р-на в 1993–1994 гг.: «Печёнки – запечённая в костре картошка. Как они пекутся, я узнала где-то в 6–7 лет. Мы с родителями и их друзьями ездили отдыхать на речку, где разжигали костер: сначала мы жарили шашлык, иногда варили уху; а когда от костра оставались одни горячие угли, в них мы забрасывали картошку. На природе она казалась необычайно вкусной» (139).
О девочке 8–10 лет в г. Далматово в 1995–1997 гг.: «Накануне вся наша улица копала картошку. Вечером мой брат с друзьями собрались в огороде, где была посажена раньше картошка. Они сделали лавки из досок и кирпичей и разожгли костер. Я подбежала позже, когда картошка уже была в костре. Они сидели у костра, разговаривали и пугали, что меня заберет НЛО. Позже печёнки были готовы. Мы ели их с солью. На свежем воздухе они казались очень вкусными» (136).
О девочке 11–12 лет в с. Костыгин Лог Целинного рна в 1996–1997 гг.: «Я очень любила собираться с друзьями в лесу вечером и печь печёнки (картошку) на костре. Собирались мы с обеда. Я, моя сестра (тоже 11– 12 лет) набирали дома картошку помельче, складывали в пакет, потом ещё соль в спичечный коробок насыпали и лук зелёный, (перья) брали – всё это в сумку складывали. Этот набор продовольствия оставался ждать вечера. А мы с сестрой брали тачку, шли в лес и собирали дрова, ветки, то, что можно сжечь, чтобы угли были. У нас был лес рядом, березовый. В лесу у нас было место, где был выложен из кирпичей костёр и в две рядом стоящие березы была вколочена доска – это была лавка. Вот к этому месту мы с сестрой дрова свозили. Сестра тачку возила, а я в неё дрова складывала. Когда темнело, я брала сумку с продовольствием, и мы с сестрой шли в лес. Я зажигала костёр, потихоньку собирались все друзья. Пока горел костер, мы разговаривали, была гитара. Один мальчик хорошо играл на ней, и мы пели песни под гитару. Я очень любила их петь. Когда угли появлялись в костре, они чуть отодвигались, чтобы костер продолжал гореть, а в углях можно было жарить печенки. Я складывала несколько картофелин к углям и присыпала их этими углями. С этого момента все с нетерпением ждали, когда печенки будут готовы. После последней съеденной печёнки мальчики костер тушили и расходились все домой» (137).
О девочке 11–15 лет в Шадринске в 1997–2001 гг.: «В лагере на “костре” мы с ребятами из отряда (мои одногодки) брали картофель, зарывали его под угли (в землю перед разведением костра). Он пёкся и в конце “костра” доставали его и ели. Картошка была горячая и очень-очень вкусная. В основном, этим занимались вожатые-мужчины или мальчики из отряда. Когда картошка остывала, на палочках жарили хлеб и ели слегка поджаренный хлеб (чуток обугленный даже) и горячую картошку, от которой все руки были черные. Обжигаясь, картошку перекидывали из руки в руку и потихоньку чистили. Иногда старший брат (1980 г. р.) брал меня с собой купаться на котлован или озеро (в Красную Ниву или Красную Звезду), тогда он и его друзья разжигали костёр, и мы жарили сосиски, надевая их на веточки. После купания горячие сосиски казались безумно вкусными!» (132).
О девочке 10–13 лет в с. Карачельском Шумихинского р-на в конце 1990-х – нач. 2000-х гг.: «Когда мы в детстве ходили в поход в лес, мы жарили на углях печёнки (картошку), она обугливалась, и когда мы её ели, у нас были грязные руки, лицо, вокруг губ. Также мы жарили на палочках хлеб, яблоки, в общем, всё, что было, в лучшем случае – сосиски. Когда мы ездили в лес, мы родителям не говорили, ездили на велосипедах. Брали с собой все, что было дома; а если дома были родители, чтобы они не догадались, я в огороде собирала все, что можно: огурцы, помидоры, редиску, зелёный лук… а дома по-тихому насыпала соли в спичечный коробок и брала несколько кусочков хлеба» (142). Бросать в костёр боеприпасы - вид детско-подросткового озорства.
О Москве середины 1940-х гг.: «После боев в Подмосковье осталось много боеприпасов, разбросанных по лесам и оврагам. Мы обращались с ними довольно бесцеремонно: бросали в костёр, ожидая в кустах, когда бабахнет, прятали в тайниках» (Лучков, 2006, 86).
Источник: Энциклопедический словарь русского детства В двух томах.