КОНЬКИ

узкие металлические полозья с площадками, прикрепляемые к подошвам обуви для катанья по льду или обледеневшему снегу. Катание на коньках – распространенная с ХІХ века русская детская забава.
О нач. ХIХ в.: «Мальчишек радостный народ / Коньками звучно режет лёд» (Пушкин А.С. Евгений Онегин).
О 1830-х – 1840-х гг. (из стихотворения 1840-х гг. Я.К. Грота «Зимнее веселье»): «Снова над глубью реки / Пол нам готов ледяной. / Братцы! подвяжем коньки – / Кто молодец, тот за мной!.. / В руки по палке, друзья! / Мячик возьмем – и за ним, / По льду, как вьюга, скользя, / Взапуски все побежим! / Или по зеркалу льда / Вензели станем писать...» (РПД, 1989, 129–130).
О Саратове в конце 1880-х гг.: «Против нашего дома жил один старик – польский ссыльный… Он был мастер на все руки и любил детей; он клеил нам змеи, вытачивал “точки” и юлы, он же сделал мне деревянные коньки с железными подрезами» (Золотарев, [до 1975] 1995, 51).
О конце 1890-х гг. – нач. 1900-х гг.: «Мы бежали задами на только что замерзшую речку кататься по льду. Металлические коньки были у нас в ту пору в диковинку. Мы катались на деревянных колодочках, в которых провертывали дырки и бечевкой прикручивали к валенкам. Такие коньки то и дело соскакивали, и привязка к ногам занимала больше времени, чем самое катанье» (Кузьмин, [1964] 1990, 52).
О 1913–1914 гг. в Петербурге: «… Гимназисты в серых шинелях с блестящими пуговицами, предпочитавшие марку “Снегурочка”; уличные мальчишки на самодельных, подвязанных верёвкою железных пластинках; специалисты фигурной езды, выписывавшие тройки, восьмерки, легко взлетающие на воздух и, перевернувшись, падавшие на остроносый, изогнутый “Нурмис”, – всё это неслось, летело, падало под звуки вальса “На сопках Манчжурии”, под медный грохот оркестра, широкими звонами проплывавший в сером петербургском воздухе» (Андреев, 1966, 87). В воспоминаниях о 1920-х годах в ПетроградеЛенинграде читаем: «В большом ходу у мальчишек, так называемых “уличных”, зимой было катание на коньках “Снегурочки” или “Нурмис”, прикрученных веревками к валенкам. Катание очень часто происходило прямо на проезжей части улицы, например, у нас на Садовой. Пользовались успехом проволочные крючки, чтобы цепляться сзади за сани легковых извозчиков. Крючок должен был быть такой длины, чтобы извозчик не мог достать “конькобежца” кнутом… Кстати, снег с проезжей части убирался плохо, кататься на коньках было вполне сносно, несмотря на раскаты и рытвины (Поздняков, 1994, 291).
О Ленинграде в 1930-е гг.: «Зимою на коньках катались повсюду, то ли зимы были крепче, то ли снег не убирали на мостовой… К… валенкам прикручивали коньки-снегурки. Потом уже появились спец. ботинки с металлическими пластинками» (Гранин, 1990–5, 477). В стихотворении 1933 года С. Маршака «Кот и лодыри» катание на коньках является признакам лодырничества и отлынивания от школы: «Собирались лодыри / На урок, / А попали лодыри / На каток./ Толстый ранец с книжками / На спине, / А коньки под мышками / На ремне…. / Отвечают лодыри: /“… Нам пойдет двенадцатый / Скоро год…. / Нам учиться, лодырям, / Что-то лень./ На коньках катаемся / Целый день. / Мы не пишем грифелем / На доске, / А коньками пишем мы / На катке!...» (Маршак, [1933] 1968–1, 203).
О середине 1930-х гг.: «Катались, конечно, и на коньках. Коньки были “хагенские”, или “гагенские”, понашему “гаги”. Стоили они рублей 20–25. Другие коньки, “нурмис”, стоили 8 руб. 50 коп., ботинки для коньков стоили 9–10 рублей. Лыжи заграничные стоили 17–18 рублей, а наши – 15–16. Не каждый, конечно, мог себе все это позволить. Покупали тогда старье на рынке, оно было дешевле» (Андреевский, 2003, 339).
О Ленинграде середины 1940-х гг.: «Город был ещё полон минувшей блокадой… Вот местная пожарная команда залила ребятам каток, и теперь половина нашей улицы с визгом и хохотом носится по голубому льду, звонко чиркая самодельными деревянными коньками или довоенными “снегурками”, прикрученными с помощью палки и верёвки к разбитым залатанным валенкам» (Алмазов, 1989, 180). О Свердловске второй половины 1940-х: годов: «Сами жильцы заливали во дворе небольшой каток. Почти у всех детей были конькиснегурки, которые привязывались веревками к валенкам и укреплялись на них палочками. Тепло, уютно ногам!» (Факова, 2006).
О начале 1950-х гг.: «Петя выпил горьковатой чайной заварки и стал собираться на каток. Надев один ботинок с коньком, Петя послюнявил бахромчатый конец шнурка и, спеша, пропуская дырки, начал шнуровать, Во втором ботинке обнаружил гвоздь» (Седугин, 1953, 25).
О середине 1950-х гг.: «Вовка мне привинтил коньки к валенкам. Так только Вовка умеет привинчивать. Я потом домой прямо в валенках пришёл. Снять-то я их сниму, а потом как надену?» (Голявкин, 1960, 23).
О Свердловске в конце 1960-х гг.: «Одно время в зимние каникулы мы вставали на коньки почти каждый день. Не пугаясь даже тридцатиградусного мороза. Доводя свои ноги до состояния бесчувственных культей. Так, на бесчувственных, и ковыляли до дому с Центрального стадиона, не снимая коньков (с ботами там или с валенками предпочитали не связываться – без них на катке чувствуешь себя свободнее). А дома, через десяток минут, проведенных в тепле, орали и катались по полу от боли. Чтобы назавтра проделать все то же самое... Я купил свои коньки у Рашида за восемь рублей. Это была огромная сумма в ту пору, когда кусок хлеба стоил копейку, пирожок с повидлом – пять, эскимо – одиннадцать… То были не какие-нибудь канады, или гаги, или, упаси Господи, девчоночьи снегурки, а настоящие беговые “ножи” с черными ботинками, не закрывающими щиколотки, и потрясающим клеймом ленинградского “Динамо” на лезвиях. Связав шнурки, я повесил свое сокровище на шею и отправился восвояси...» (Застырец, 2006).