устройство для письма и рисования, в котором пишущим узлом является пористый стержень, пропитанный специальным красителем. В 1970-е гг. фломастеры были предметом дефицита. В приводимом далее обширном отрывке само слово «фломастер» на протяжении всего текста пишется как «фламастер» (не так, как это указывается в современных словарях). Приводим отрывок большого объема, так как в из него можно получить вполне полное представление о том, как воспринимался фломастер школьниками в середине 1970-х гг. Об учениках 5 класса в середине 1970-х гг.: «Тося… вспомнила про фламастеры. Про те самые фламастеры, которые дядя Коля привёз ей из Японии. Они были очень красивые. Они лежали в лакированной красной коробочке. По бокам у них вились золотые иероглифы. Они были так хороши, что Тосе даже жалко было ими рисовать... А что, если показать фламастеры Ане? Вдруг они ей понравятся? О, если они ей понравятся…, пусть рисует тогда сколько хочет! Пусть возьмёт их с собой, пусть держит дома. Пусть даже насовсем заберёт их! Пусть! Тосе ничуточки не жалко! Нет, жалко, конечно, чуточку... Но ей так хочется подружиться с Аней! Так хочется!.. Утром Тося положила фламастеры в портфель и отправилась в школу. Всю дорогу она думала об Ане и о новых фламастерах. Она представляла, как покажет Ане японские фламастеры и как скажет при этом: “Если тебе нравятся, возьми себе!” И как обрадуется Аня, и как скажет: “Да нет, что ты, не надо!” И как она, Тося, скажет: “Возьми, возьми! Мне не жалко!” И как Аня с сияющей улыбкой положит фламастеры в портфель и скажет: “Спасибо тебе, Тося. Ты такая добрая!” И как они вместе пойдут домой из школы и всю дорогу будут смеяться и дружить… “Что у меня есть!” – кричала Одуванчикова, подскакивала и размахивала в воздухе рукой... “Ну покажи, покажи! – кричали Гвоздева с Собакиной. – Покажи, что у тебя...” А Тося смотрела на Аню и, приплясывая, направлялась к ней. Подойдя к Ане, Тося опустила руку, разжала ладонь... и все, кто был в классе, устремились к Тосе. “Видали? – говорила Тося, показывая коробочку всем, но обращаясь только к Ане. – Видали, что мне из Японии привезли? Ну как, а?..” “Во даёт! – зачарованно произнёс Фёдоров. – А открыть можно?” “Открывай!” – милостиво разрешила Тося. И тут все ахнули. Толстенные фламастеры блестели в коробочке. Золотые японские иероглифы вились по их зелёным, красным, синим, жёлтым и фиолетовым спинам. “Вот это да-а! – сказал Фёдоров. – Красотищаща!” “Это мне дядя Коля привёз!” – торжествовала Тося. “Потрясающие карандашики!” – сказала Пантелеева. “Да какие же это карандашики! Это фламастеры. Это мне дядя Коля из Японии привёз!.. Ань, посмотри, какие красивые!” Волей-неволей Аня взглянула на фламастеры. Они действительно были прекрасны... “Они керосином пахнут, – сказала Аня. – Убери их, пожалуйста…”.. Иpa Сыркина с удивлением взглянула на Аню Залетаеву. “Ну и что же, что керосином пахнут?” – сказала Ира Сыркина. “И очень даже хорошо, что пахнут!” – сказала Пантелеева. “Да замечательно они пахнут! – воскликнули в один голос Гвоздева с Собакиной. – Не слушай её, Тоська! Она думает, если она староста...” “У нас в школе нельзя фламастерами рисовать, – упрямо сказала Аня. – Убери их“. Из глаз смертельно обиженной Тоси уже готовы были брызнуть слёзы. “Ну и пусть нельзя! – закричала она. – А я всё равно буду!”… [Аня] даже встала. “У нас никто фламастерами не рисует, – сказала она. – И ты не будешь. Я знаю, для чего ты их принесла. Для того чтобы похвастаться!.. И если ты так будешь вести себя дальше, то я, как староста, поставлю о тебе вопрос на классном собрании!”» (Пивоварова, 1977; 18– 19, 22–23).
О 10-летней девочке Рите и её сестре-дошкольнице в начале 1980-х гг.: «“Между прочим, мне вовсе не жалко фломастеров, – вдруг виновато объяснила Рита, опустив глаза. – Только колпачками закрывай. Сохнут ведь”» (Вяземский, 1986).