небольшое стихотворное произведение, построенные либо как рифмованное прозвище, либо как гиперболически, заостренно изображенное качество, признак, состояние, действительное или приписываемое осмеиваемому лицу. «Между рифмованными прозвищами и специальным жанром словесной агрессии – стихотворением“дразнилкой”: “Сергей-воробей, / Не гоняй голубей, / Голуби боятся, / На крышу садятся”, – существенной разницы нет. Дразнилка разве что длиннее рифмованного прозвища, но чем, к примеру, является такой текст, как “Петька – петух / На завалинке протух», – рифмованным прозвищем или дразнилкой, зависит лишь от ситуации его употребления» (Белоусов, 1989, 18). «Наиболее популярна среди жанров игрового словесного фольклора дразнилка. Г.С. Виноградов, написавший фундаментальную книгу об этом жанре, относил его (наряду с поддевкой и заманкой) к сатирическому детскому фольклору. Мы относим дразнилку к детскому словесному игровому фольклору по ряду причин: одна из самых популярных форм бытования дразнилки – дразнилочный диалог, передразнивание, то есть словесная игра. Как и в игре есть партнер, который, посрамляясь последним, проигрывает. Некая поэтическая игра детского ума. Но, разумеется, функциональное поле дразнилки значительно шире игры. Дразнилка – важнейший элемент детского права, правовой регулятор повседневного и игрового поведения, превращающий кризисную ситуацию в интеллектуальный спор» (Белоусов, 2005). По мнению М.В. Осориной, дразнилка – не только форма словесной агрессии, она «может выражать желание установить контакт или потребность внести драматич. элемент в обыденную жизнь, она представляет собой традиц. способ уничижения врага, но может быть всего лишь демонстрацией словесного искусства». С помощью дразнилки осуществляется целенаправленное влияние на участников общения, осмеиваются отклонения от правил и норм поведения в группе (ябедничество, плаксивость, зазнайство и т. д.) и тем самым утверждается неписанный моральный кодекс детской жизни. «Однако, видимо, наиболее значимы дразнилки как способ испытания «социальной прочности» члена группы, особенно новичка, его умения постоять за себя». Это умение проявляется в том, как он отвечает на дразнилку. Самым правильным с точки зрения детей будет словесный ответ на дразнилку – отговорка. (Осорина, 1983, 40). Лит.: Капица, 2002, 100–109; Мадлевская Е. Дразнилки. // РД, 2006, 81–85.
О нач. 1910-х гг.: «Оленька… вместо обычной дразнилки: “Мамзель-сковородель, ещё соври копейки на три” – сказала серьёзно…» (Шереметьева, [1946] 1982, 84).
О Москве во вт. пол. 1920-х гг.: «Были и дразнилки. Не расслышишь сказанного, спросишь: “Чего?” – последует ядовитый стишок: “Чего, чего./ Села баба на чело / И кричит: “Чего? Чего?”” В школе я узнал, что “чело” означает “лоб”, и счел стишок совсем бессмысленным, но потом выяснилось, что в деревнях челом называют отверстие в русской печи, на которое и в самом деле можно усесться. Обидчика часто дразнили так: “Колька – Колястик, / Вшивый поросястик!” Конечно, это “модель”: вместо “Колька” можно было вставлять любое имя, в том числе женское» (Федосюк, 2004, 15).
О начале 1930-х гг.: «На улице… в голос ревел Фимка. “Мамка выпорола!” – пожаловался он Миньке. “А за что выпорола?” “За крупу. Я в огороде крупу посеял. Я думал – семена. А ещё Кеца дразнит: две дощечки сложено, горсть соплей положено. О-о!..” “Идем к нам, Фимка, – сказал Минька. – …А Кецу мы изловим и язык воротами прищемим”» (Коршунов, 1985).
О г. Ленинграде во вт. пол. 1930-х гг.: «Играть в “двенадцать палочек” было интересней, чем в прятки… Если водящий успеет добежать до доски раньше и “разбить” палочки, водить придется тебе. Может случиться, ты не будешь удачлив, и игра закончится дразнилкой: “Тили, тили, заводили, на кобылу посадили!” Вроде бы в дразнилке ничего обидного нет, но когда, гримасничая и приплясывая вокруг тебя, ее поют твои сверстники, от обиды можно и расплакаться» (Богданков, 1972, 12).
О второй половине 1940-х гг.: «Была популярной еще одна дразнилка. Начиналась она с имени того, кого ей дразнили, например: “Витька-дурак курит табак, спички ворует, дома не ночует”». (Андреевский, 2003, 380).
О 1940-х – 1950-х гг.: «Когда дети хотят доставить кому-нибудь неприятность, чаще всего они начинают дразниться. Кто не помнит популярных дразнилок на воображалу (“воображала хвост поджала”), на “неотвожу” в игре (“неотвожа, красна рожа”), на обжору, на ябеду (“ябеда-карябеда”), на толстяка (“жирный, жирный, поезд пассажирный”) и т. п.? Все это детский фольклор, безымянное творчество. Всё это они сочинили для себя, значит, это им нужно» (Лейбсон, 1961, 122).
О середине 1950-х гг.: «Мальчик надулся, обиженно опустил голову. Но тут же заскакал на одной ноге, запел: “Зи-инка-корзинка, / Спереди резинка, / Сзади барабан, / На боку карман!“» (Котовщикова, 1960, 29).
О первой половине 1960-х гг.: «“Квиты мы с тобой! – … объявил Басков. – Я тебя дразнил, а на меня тоже дразнилку пустили. – Про дразнилку он сказал небрежно и таким тоном, словно это была какая-то птица, которую выпустили, а она взяла, да и села ему на голову. – Значит, мы уже квиты”… Смущённо Надя рассказывает и про дразнилку, которую она кричала Баскову. Из-за этой дразнилки и берет в лужу попал…» (Котовщикова, 1966; 57–58, 66–67).
О первой половине 1970-х гг.: «Тома посмотрела на Бориса и сказала бесстрастно и четко: “Борис, председатель дохлых крыс”. Борис перестал смеяться. Он не так уж сильно обиделся, так дразнили всех Борисов. Но всё-таки показал Томе кулак. “Только выйди”. “Испугалась до обморока, – сказала Тома. – Молоко допью и выйду…”» (Матвеева, 1977, 107–108) См. также: Жадина-говядина; Плакса; «Толстая бочка…»; «Толстый, жирный, поезд пасажирный»; «Ябеда-корябеда».