Сквернословие

(у детей) – наполнение речи неприличными выражениями, ругательствами, непристойными бранными словами.
О Ленинграде начала 1930-х гг.: «Я не понимал, как ребята так легко матерятся – а матерились они хуже извозчиков. Был у нас такой Гольм, – я как-то шел с ним от угла Большого и Каменноостровского до Введенской, он говорил без умолку, и я подсчитывал, скажет ли он хоть одну фразу без матюга – не сказал. Правда, Гольм принадлежал к презираемым ребятам, и развлечения его были самые низкие: плевать окурками, прилепляя их к потолку в уборной, или разбивать унитаз, а потом спускать воду. Но матерились все» (Дьяконов, 1995, 213). О мальчиках 10–11 лет в 1943–1944 гг. в районном центре Ташла Чкаловской (Оренбургской) области: «Впоследствии все мы… подружились. Борька Трунов стал вообще моим главным дружком – у него я учился небрежно ругаться матом, элегантно плевать сквозь зубы и выливать сусликов» (Стругацкий, [1992] 2001, 529). О летнем лагере конца 1940-х гг.: «“Чем этот мальчуган провинился, которомy ты голову намыливала?“ – спросил Костя. “Костя, он ругается. И не так, как другие ребята иногда: дураком или еще как-нибудь... Он нехорошими словами!… Я сделала ужасную бестактность. Я спросила его: “Ведь ты никогда не слышал, чтобы люди, которых ты уважаешь, говорили такие слова? Разве твой папа так говорит?” А он мне ответил: “Папа говорит”. Костя, значит не всегда можно мальчику поставить отца в пример“» (Артюхова, [1955] 1961, 227).
О шестикласснике мужской школы в 1948 году: «В шестом классе, насильственно преодолевая свою внутреннюю несвободу, я виртуозно овладел нецензурщиной – естественно, на уровне нашего тогдашнего развития» (Лиханов, 1995, 80).
О Свердловске конца 1940-х – начала 1950-х гг.: «Вечером он стоял в коридоре у распахнутого во двор окна, а внизу стоял его приятель, которого он окликнул от нечего делать, и вот они беседовали. Вокруг не было никого из взрослых, и они с удовольствием обменивались крепкими выражениями, без которых, начиная с определенного и довольно раннего возраста, не мыслилось общение у пацанов их двора. В семье мальчика не произносили ничего крепче “черта” и о его владении нецензурщиной, он полагал, не знали, и он боялся даже представить, чтобы когда-нибудь узнали. Так они стояли и беседовали, и вскоре после того, как он без всякой причины и без всякой злости произнес по адресу приятеля одно из самых звучных выражений, у него за спиной раздался мамин голос, звавший ужинать… Играли сообща, мальчики и девочки, во все игры, вплоть до футбола. Девчонки дрались и матерились не менее умело, чем мальчишки» (Дробиз, 2004).
О 1954 годе: «…Именно такие, на первый взгляд ничем не примечательные люди совершают подвиги куда чаще, чем те, что на ходу прыгают в трамвай, с малых лет приучаются курить и ругаться скверными словами» (Никонов, [1958] 1962, 132–133).