Семиотика

научная дисциплина, изучающая всё то общее, что имеется в структуре и функционировании различных знаковых (т е. семиотических) систем, хранящих и передающих языковую информацию. Она включает в себя анализ языка в трёх направлениях: в синтаксическом плане, т е. в отношении связи знаков в предложении без учета их значения, в семантическом отношении (т.е. с учетом смысла и значения знаков как отношения самих знаков к внеязыковым фактам) и в прагматическом отношении, где рассматриваются вопросы употребления языка в аспекте отношений между знаками и людьми — пользователями языка. Поскольку, исследуя и познавая мир, мы отображаем свои представления средствами языка (в самом широком смысле этого понятия), т е. семиотически, то кроме чисто научных проблем возникают и проблемы семиотического характера, касающиеся языка науки. Основными вопросами описания всякой семиотической системы, по мнению Ю.М. Лотмана, являются, во-первых, её отношение к вт/е-системе, т е. к миру, лежащему за её пределами, и, во-вторых, вопрос об отношении статики к динамике, т.е. каким образом система, оставаясь сама собой, может развиваться. Лотман также считает, что именно текст, написанный на том или ином языке, выступает как динамическая смыслопорождающая среда, и тогда та реальность, которая послужила «прототипом» для этого текста, в некотором (когнитивном и философском) смысле становится как бы зависимой от него. Создавая научную картину мира, т.е. семиотический коррелят реальности природы, мы пользуемся специфическим научным языком, и совершенно естественно, что и сам язык науки становится объектом семиотического анализа. В связи с принципами семиотики (семантика), приходится считать, что любые объекты когнитивного уровня (термины, понятия, категории, а затем — факты, отношения, взаимодействия и т.д.) приобретают реальный смысл только в пределах того конкретного языка, на котором написана теория и который интерпретируется в схеме проверочного эксперимента. Стало быть, и принципы научной рациональности следует выводить из особенностей того языка, который был использован в этой репрезентации, а всю проблему методологии научного познания осознавать так: наиболее рационально в науке всё то, что наиболее адекватно (в идеале — изоморфно) описывает мир. Критерием же изоморфности теории, независимо от любых вненаучных соображений, является статистически достоверное совпадение её предсказаний с экспериментом, — но тогда и специфика языка, на котором эта теория изложена, должна соответствовать возможности эмпирической проверки — будь то подтверждение теоретической модели или её опровержение. В отличие от прочих форм культурного сознания, в области естественных наук сложилась когнитивная система с двумя языками — математическим, на котором строятся формализованные модели, подлежащие верификации, и естественным, на котором образом, некоторые объекты внешнего осуществляется интерпретация полученных закономерностей и который связывает науку с общекультурным контекстом. С точки зрения Ю.М. Лотмана, ситуация, при которой минимальной смыслопорождающей единицей является не один язык, а два, создаёт целую цепь разнообразных последствий в области перевода и интерпретации. Прежде всего, — считает он, — сама природа интеллектуального акта может быть описана в терминах перевода, процесс определения значения понятий также результат перевода с одного языка на другой, причем внеязыковая реальность мыслится семиотически, т е. так же, как некоторый язык. Ей приписывается структурная организованность и потенциальная возможность выступать как содержание разнообразного навыражений. Таким мира, воспринимаемые нами как знаки, получают обозначение и становятся денотатами некоторого языка, т.е. логическими именами. Взаимодействия объектов отображаются логическими отношениями, всё это затем формализуется и доводится до уровня математических уравнений. Это и называется теоретической моделью. Но несводимость фундаментального языка науки — математики — к терминам естественного языка создает проблему перевода, чем в большой степени и объясняется конфликт «двух культур, — естественнонаучной и гуманитарной. Сама возможность проверки теоретических моделей базируется, прежде всего, на использовании понятий, референтных некоторому изучаемому объекту реальности, т е. им в природе соответствует нечто, доступное измерению: сила, масса, время, энергия, заряд, или атом, протон, электрон, нейтрон, фотон, силовое поле, и т.д., и т.п. Возможно, что это вообще не то, что мы думаем, или мы напрасно считаем, что они референтны, — но это совершенно не важно, главное, что им можно присвоить числовые значения и создать подходящий эталон, что обеспечивает стандартизацию измерений и независимую проверку. Если этим терминам в самом деле нечто реальное соответствует, то мы верифицируем числовые параметры этих объектов и говорим об объективной корреляции, если нет, — то происходит фальсификация и мы отказываемся от этого понятия, фиксируя факт ложности референта. Для науки такая ситуация равно полезна, поскольку, как заметил К. Поппер, наука — это процесс постоянной смены заблуждений, а более хорошая теория просто обладает большим истинностным содержанием, чем ложным по отношению к своим конкурентам. Так было, например, с понятиями флогистона и теплорода, которые оказались ложными референтами, но попытки обнаружить которые привели к открытию кислорода — реально существующего газа. Так что рациональность научного поиска определяется рациональностью модельного языка — референтностью терминов, их числовым выражением и стандартизацией, математическим отображением их причинно-следственных отношений и операциональными возможностями модели. Всё это позволяет получать статистически достоверную, воспроизводимую и проверяемую информацию, имеющую смысл объективного коррелята реальности. Вообще, вне языка (т.е. в самом широком смысле без некоторой теоретической модели или текста) невозможно содержательно рассуждать ни о чём — будь то частные ситуации и понятия (констатация научного факта, или совпадения или расхождения результатов при проверке теории, интерпретация явления в научных терминах и т.д.) или общие категории, такие, как истина, реальность, бытие, познание и т.д. По словам Гумбольдта, хорошо понимавшего семиотическую природу самого мира и процесса его познания, — язык является не столько средством представления уже познанной истины, но в гораздо большей степени средством обнаружения ещё не познанной истины, а также основой для мировидения. Эту же идею в разной форме проводили и выдающиеся физики XX века. Эйнштейн считал, что только теория (т.е. семиотический эквивалент мира) решает, что можно наблюдать. В. Паули утверждал, что именно из понятийной структуры теории должно явствовать, к каким феноменам она может быть применима, а к каким нет. А по мнению С. Хокинга, без какойлибо теории мы вообще не можем выделить, что же во Вселенной реально. ... Теория является хорошей, если модель изящна, если она описывает большой класс наблюдений и предсказывает результаты новых наблюдений. В противном случае не имеет смысла спрашивать, соответствует ли теория реальности, так как мы знаем, что реальность зависит от теории. Из этого следует, что, чем бы ни был мир «на самом деле», его приходится воспринимать как текст особого рода, т.е. семиотически, а его когнитивно значимая сущность определяется тем языком, на котором происходит моделирование природных процессов. Тогда, как заметил Л. Витгенштейн, когнитивная граница мира определяется семантическими границами языка. Литература: Апелъ К.О. Трансформация философии. - М., 2001; Гейзенберг В. Часть и целое. -М., 2004; Лангер С. Философия в новом ключе. М., 2000; Лотман Ю.М. Семиосфера. - СПб., 2001; Хокинг С. Черные дыры и молодые Вселенные. - СПб., 2001. А. С. Каменев